Соврати меня - Яна Лари

Краем затуманенного сознания замечаю, что у Маши начинают подкашиваются ноги. Она с тихим стоном запрокидывает голову. Кажется, шепчет моё имя. Так хрипло и умоляюще, что меня самого ведёт. Целую её глубоко и быстро, придерживая одной рукой подтянутый живот. Вкус податливых губ, потоком наслаждения проносится в каменный член. Упругое скольжение внутрь, такое же глубокое и быстрое, навстречу её конвульсивному движению назад. От остроты эмоций дух захватывает, стираются мысли, срывается дыхание. Остаётся одна потребность – остервенело насаживать на себя свою разгорячённую девочку, ловя жадно раскрытым ртом тяжёлый дымный воздух. А в нём её всхлипы, в нём рваные вздохи, и каждый хлещет кипятком по обнажённым нервам. Ошалевшее сознание подстёгивает ускориться, забывая о хрупкости замученного женского тела. Очередной звонкий шлепок по ягодице кусает ладонь, звенит где-то под рёбрами ответным восторгом. Медные волосы липнут к моим влажным губам, исступлённо целующим её шею и скулы. Воздух густеет с каждым рывком, перед глазами плывёт, но я уже далеко за той гранью, когда проще сдохнуть, чем замедлиться.

Тяжело дыша, сдираю вниз лиф сарафана. По глади стола барабанят оторванные пуговицы, прокушенная губа пульсирует в такт безудержному сумасшедшему ритму. Секунда на самом острие, за которым разрыв окружающей реальности. Не сговариваясь, замираем, интуитивно отодвигая этот миг. Пальцы расходятся под тёплой тяжестью Машиной груди, с нажимом оглаживают кожу, оттягивают сосок, запуская, казалось бы, застывшее на пределе возбуждение ещё выше, дальше, глубже, быстрее.

– Я не могу больше, – выдыхает она прерывисто. Я каждой клеточкой чувствую, как дрожат от перенапряжения её мышцы. Ещё от силы минута и рухнет.

– Ляг. Обопрись на локти, – хриплю ей в шею, прикусывая взмокшую кожу, солённую от моей крови и горькую от пепла. – Ну же!

Перехватываю обеими руками округлые бёдра, удерживая Машу на месте. Она часто дышит, сжимая меня изнутри так туго, что быстрые удары девичьей груди о столешницу становятся последней каплей. Накрывает почти одновременно. Я едва успеваю выскользнуть наружу, чтобы с сорванным выдохом излиться себе в ладонь.

Свободной рукой поднимаю со стола её ватное тело и в течение нескольких секунд просто удерживаю стоя. Наши груди тяжело поднимаются и опадают вместе. Мы учимся заново дышать.

Бессонные ночи дают о себе знать. Голову кружит, как после первой за долгое время затяжки, поэтому, прикинув, что Маше должно быть в разы тяжелее, я максимально аккуратно помогаю ей добраться до ванной. Обоих ведёт. Хочется думать, что ссора позади, но Машина скованность говорит об обратном. Обиделась. Значит, в чём-то неправ, и выяснять обстоятельства предстоит в одиночку.

Под душем стоим вместе. Тяжёлый пар обволакивает усталые мышцы. С непривычной для себя нежностью удерживаю в кулаке её волосы, чтобы не ложилась с мокрой головой. Она не сопротивляется, но и в лицо мне не смотрит, просто позволяет к себе прикасаться. Упрямо молчит, разглядывая наши ноги из-под полуприкрытых трепещущих век. Мне немного неловко от всего этого. Неловко, что был слишком прямолинейным, а по-другому у нас и не получится. Мне нужно знать всё: её страхи, планы, потребности. Пока Маша не научится быть со мной откровенной, во всём до конца придётся силой вытаскивать наши проблемы наружу. Это не всегда приятно, но эффективно. Только так я смогу их решить. Только так.

Кое-как вытеревшись одним полотенцем идём в другую спальню. Пока я открываю окно, она сворачивается под одеялом. Лицом к стене. Не знаю как, но чувствую, что не капризничает, просто устала. Просто выдался тяжёлый день. Тяжёлый месяц. Просто в её жизни появился неуправляемый хаос, то бишь я. И она меня победила. Разбила всё мыслимые и немыслимые барьеры. Потому что вместе – значит во всём.

Устроившись рядом, медленно вожу пальцами от плеча до локтя, затем обратно, и так пока она достаточно не расслабляется, чтобы не воспринимать в штыки любое моё слово.

– Помнишь, я говорил, что ты как зеркало? Соответственно в тебе моё отражение. И твои ошибки, слёзы, грусть – результат моих косяков. Спи, паучонок, я всё исправлю.

Она так быстро засыпает, что я неуверен, был ли вообще услышан, но возвращаться к этой теме больше не собираюсь. Словами точно нет. А на деле, отправляюсь в родительский дом и до поздней ночи просматриваю записи со своих камер. Домработница отпадает сразу ввиду отсутствия мотивов. К тому же отец когда-то помог ей, буквально вытащив внука с того света. За двадцать с лишним лет ни одного нарекания.

С её слов к приходу стекольщика альбома в библиотеке не было. С одной стороны, остаётся Маша, выскочившая в окно, с руками крест-накрест прижатыми к запахнутому на груди халату, а с другой Дима – который вышел из дома вместе со мной и не пропадал из вида ни на секунду. Выбор между ними я уже сделал. Сегодня, как и тогда, моё сердце на стороне Маши. Осталось придумать, как вывести человека бывшего мне братом на чистую воду. Не справедливости ради, ради наших с ней отношений.

– Спасибо, что помогла определиться с выбором подарка, – задумчиво верчу в руках дизайнерскую коробочку, недавно доставленную курьером.

– Не загоняйся, подруга. Я была рада сорваться даже к Сатане на чай, – усмехается Катя, ловко накручивая на плойку очередной мой локон. – Знаешь ли, медовый месяц у свекрови на даче не то развлечение, которым жалко пренебречь. Сегодня день выдался солнечным, а значит мне явно грозили грядки головного мозга. Ты, главное, для Вовы не забудь подтвердить, что мы до вечера шарахались по торговому центру в поисках, чем бы таким угодить богатому Буратино, чтобы он свой нос золотой не сильно воротил.

– Не наговаривай, – высовываю кончик языка, тщательно прокрашивая каждую ресничку. – У дяди Арбатова если что и золотое, так это сердце. Думаешь, кто мамино лечение оплачивает, стипендия моя? Да и человек он простой, будет рад хоть обычной открытке. Просто пятьдесят лет такая дата, когда хочется подарить что-то особенное.

– По этому поводу даже не переживай, – авторитетно потрясает она плойкой перед моим лицом. Я на всякий случай отодвигаюсь и даже щурю левый глаз. – Знаешь ли, ошибиться с вещью легко, а эмоции беспроигрышный вариант. Тем более если то возможность вспомнить шальную молодость. Никогда бы не подумала, что такой серьёзный дядька любитель погонять.

– Да, в этом они с Мироном похожи, – вздыхаю, возвращая тушь в косметичку. – Оба любят яркие впечатления...

– Погоди, подруга, а чего это ты нос повесила? – воинственно упирает руки в бока Катя. – Сосед поматросил? А ну не раскисай! Лучше найдём! Скалку принеси.

– Зачем?

– Принеси, говорю.

Погрузившись в собственные мысли, иду на кухню. Сейчас, когда в голове немного прояснилось после суток нормального сна, а шок от находки Арбатова прошёл, я уже не чувствую себя несчастной или беспомощной. Правда, и обида никуда не делась. Умом понимаю, что у Мира были все основания обвинять меня, но сердце ноет. Как вспомню, что мы через каких-то сорок минут должны встретиться на юбилее, грудь стесняет страхом. Хочу его увидеть и боюсь. Не знаю, чего ждать после суток тишины, последовавших за ссорой. Тот сумасшедший секс... не был ли он прощальным? Мир приходил ко мне только во сне. Сначала я не была уверена, но чем больше думаю об этом, тем больше склоняюсь к мысли, что он не стал бы возвращаться, всего лишь, чтобы спросить какую-то несусветную глупость. Сейчас даже не получится точно вспомнить сути вопроса, не вызвавшего ничего кроме чувства недоумения.