Корабли на суше не живут - Артуро Перес-Реверте

Бывают моменты, когда спрашиваешь себя, не заслуживают ли страны то, что имеют. Я снова задумался об этом несколько дней назад, разговаривая с моим другом Рамоном Богой, рядовым галисийцем, уроженцем Виго, если быть точным, для которого, как и для меня, море — нечто большее, чем просто возможность позагорать на мелководье. Речь у нас зашла о том, как совпали по времени и как по-разному освещались в средствах массовой информации два события — подготовка к чемпионату мира по футболу и спасение экипажа парусника «Мовистар» во время регаты Volvo Ocean Race.

В Северном море, в шторм, с поврежденным килем, с течью в центральном отсеке, с работающими трюмовыми помпами, «Мовистар» уже пятнадцать часов шел рядом с другим парусником «АБН Амро II» — тот узнал об аварии и теперь держался поблизости с терпящими бедствие испанцами, на случай, если придется их спасать. Драматизм ситуации усугублялся тем, что на «АБН Амро II» только что погиб один из гонщиков — его смыло волной в море, и когда его удалось поднять на борт, он был уже безнадежно мертв. И теперь тело, закутанное в спальный мешок, лежало запертое в трюме. Так что можете вообразить состояние обеих команд, их ощущение одиночества посреди бесконечного моря, когда метеофаксы начали давать прогноз погоды на ближайшие двадцать четыре часа: скорость ветра 40 узлов с порывами до 50 и волны до 11 метров высотой. Шторм — может, не идеальный, но довольно близкий к идеалу.

Следующий эпизод: воспользовавшись тем, что оба парусника сейчас находятся в глазу бури, то есть в относительном покое, капитан «АБН Амро II» оповещает «Мовистар»: «Мы должны продолжать соревнование. Прыгайте сюда, потому что нас относит». И покуда команда «Мовистара» подключала аварийный радиобуй, «АБН Амро II» произвел безупречный маневр — только представьте себе, каково это в тех условиях, — и подошел настолько, чтобы все десять членов экипажа перебрались к нему на борт. И вот на паруснике, рассчитанном на десять гонщиков, оказываются девятнадцать человек и один труп, а факс плюется метеосводками, от которых волосы встают дыбом, и капитан «АБН Амро II» говорит спасенным с «Мовистара»: они, мол, тут в гостях, поэтому пусть не беспокоятся, команда «АБН» сама поведет судно, чтобы не нарушать правил. Позже, когда экипаж «Мовистара» и тело гонщика забрал спасательный катер, «АБН Амро II» благополучно дошел до Портсмута, закончив, таким образом, этот этап гонки, а покинутый «Мовистар» остался где-то позади, посреди шторма, и его поврежденный радиобуй не издал ни единого сигнала.

В этом месте мой друг смотрит мне в глаза и начинает задавать вопросы: почему, когда все это происходило, выпуски новостей на всех испанских каналах открывались разговорами о футболе и страстным обсуждением — в форме ли Рауль? Знает ли население этой страны с ее тысячами километров побережья, что такое судно — парусное или любое другое? Знает ли, что такое шторм и ветер, дующий со скоростью пятьдесят узлов? И что в море ежедневно находятся тысячи испанских рыбаков и моряков? Знает ли, какой кодекс чести и солидарности заставляет две яхты пятнадцать часов идти рядом в разгар шторма? И если моряку повезло и его спасают, что чувствует он, покидая свое поврежденное судно, когда оно дрейфует или идет на дно? Знает ли население, как это — когда у тебя на глазах волной смывает твоего товарища? И почему моряка пробирает дрожь при одной лишь мысли, что его яхта может остаться без шверта? Знает ли, какое огромное и страшное чувство охватывает человеческое сердце в подобных ситуациях? И последний вопрос — этот уже от меня: вот вы, лично вы, и те, кто издает газеты или готовит выпуски теленовостей, все, кто формирует общественное мнение этой идиотской страны, — вы и впрямь думаете, что чемпионат мира по футболу важнее уроков и ценностей, которые можно извлечь из этой истории?

Я всегда говорил — шутейно, конечно, но все же: в том, что касается моря, дельфинов и женщин, люди моего поколения делятся на две категории: тех, кто в детстве видел «Мальчика на дельфине», и тех, кому не посчастливилось. И пусть любители розового экологического сиропчика для детей не обольщаются невинным названием, это не совсем «Флиппер», вернее, совсем не «Флиппер». Достаточно вспомнить первые кадры: Софи Лорен появляется из вод Средиземного моря, мокрая блуза облепила сногсшибательные формы. Да и мальчиков с дельфинами в фильме не было, а была бронзовая римская статуя — которую героиня Лорен обнаружила на дне, ныряя за морскими губками, если только я не путаю с «Коралловым рифом». И конечно, ее, я имею в виду статую, послушно следуя законам жанра, оспаривали друг у друга элегантный негодяй Клифтон Уэбб и положительный Алан Лэдд, — «малец», говорили у нас в Картахене.

Как бы то ни было, улыбка бронзового дельфина запала мне в память и в душу, и я вижу ее всякий раз, когда встречаюсь с милыми мне китообразными. В море нет удовольствия острее, чем то, которое испытываешь, когда матрос кричит «Дельфины!», и тут же вода словно вскипает от них — дельфины несутся с головокружительной быстротой, словно приклеенные к носу парусника, выпрыгивают из воды, шумно выбрасывают воду из дыхал, искоса поглядывают наверх — понимают, умницы, какое наслаждение доставляет людям это чудное зрелище.

И столь же бесподобны дельфины, когда, безразличные к нам, плывут по своим делам. Однажды ясной лунной ночью в нескольких милях к северу от Альборана мне посчастливилось увидеть прекраснейшую в моей жизни сцену. Мы шли на запад под всеми парусами. Дело было в мою вахту, я спустился в каюту — отметить на карте наши координаты, и тут странный звук заставил меня вернуться на палубу. Вокруг, в бесконечном, светящемся, слегка взволнованном от несильного сирокко море, то и дело выпрыгивая из воды, плыли к горизонту сотни дельфинов, и серебристые отблески играли на их плавниках и спинах. Должно быть, они закусывали, потому что море кишело рыбой, рыба была повсюду и тоже, казалось, играла, а на самом деле металась в безнадежной попытке удрать. Оттого тут, видать, и оказалось столько дельфинов — большой косяк привлек внимание нескольких стай одновременно, и они сплылись на пир.

Это, значит, была самая прекрасная сцена, а самая трогательная произошла лет двенадцать тому назад в открытом море при мертвом штиле. Яхта шла с убранными парусами, на одном моторе. Средиземное море — цвета кобальта, на чистом небе — ни облачка, и тут нас окружает стая из пятнадцати-двадцати дельфинов. Я заглушаю двигатель, и яхта словно парит в спокойной воде в очаровательной компании. А на борту у нас была одна девочка десяти лет, такая просоленная и прожаренная на солнце девочка, бесстрашная и решительная, способная преспокойно читать «Остров сокровищ» в своей койке на носу яхты, покуда саму яхту треплет ветер в тридцать пять узлов. Внезапно мы услышали шлепок — это девочка надела нырятельную маску и прыгнула в воду, поближе к дельфинам. Представьте себе, как подскочил ее отец, — не тратя время на спуск по трапу, он нырнул следом. Теперь вообразите себе море, вид изнутри — эту бесконечную, сгущающуюся к глубине синеву, этих дельфинов вокруг неподвижного парусника. А у кормы, погрузившись в воду примерно на метр, держится рукою за трап нагая девочка, и дельфины, проплывая рядом, едва не касаются ее боками. И тут один из них, совсем молоденький, явившийся вместе с матерью, подобрался к девочке поближе и с любопытством на нее уставился, улыбаясь ей этой их особенной улыбкой, словно отпечатанной на всех дельфиньих мордах. Они смотрели друг на друга не отрываясь, потом дельфинчик высунул голову из воды, вздохнул и снова нырнул. И наконец, девочка медленно вытянула руку и погладила его по рыльцу. И покуда ее отец, стараясь не делать резких движений, настороженно наблюдал за происходящим, мать маленького дельфинчика тоже держалась позади, у сыновьего хвоста, не вмешиваясь, но и не выпуская детеныша из виду.