Рукопись Платона - Андрей Воронин

Лишь только посланный градоначальником человек отбыл, Мария Андреевна уединилась в своем кабинете и, разложив на столе оба плана, приступила к их детальному изучению. Вскоре ей удалось отыскать участок, на котором стояла изображенная Паулем Хессом баня под сенью старой яблони. До войны этот участок принадлежал солдатской вдове Антонине Ерофеевой; на послевоенном плане он, увы, значился ничейным. Сколько ни шарила княжна по новому плану, имя вдовы Ерофеевой ей более не встретилось, из чего следовал вывод, что вдова либо переехала в какие-то иные места, либо умерла.

Это был удар, возможность коего княжна хоть и предвидела, но нарочно не брала в расчет, опасаясь зайти в тупик раньше, чем начнется ее расследование. Теперь это произошло, и, склонившись над разложенными бумагами, княжна мучительно пыталась придумать, как быть дальше. Она рассчитывала разыскать хозяев бани, показать им рисунок герра Пауля и спросить, так ли на самом деле выглядела изображенная на рисунке постройка. Утвердительный ответ означал бы одно из двух: либо герр Пауль бывал в Смоленске до войны или во время оной и рисовал баню по памяти, либо рисунок был сделан много раньше и, возможно, вовсе не Паулем Хессом. В любом случае совпадение изображения с оригиналом означало бы, что немец лжет, ведя какую-то свою, не предназначенную для посторонних глаз игру.

"Господи, — подумала вдруг княжна, — чем я занимаюсь? На что трачу время, в чем пытаюсь разобраться? Вацлав Огинский сидит в крепости, а я здесь разгадываю шарады, цена коим — ломаный грош. Какие-то лживые немцы, бани, яблони, рисунки, градоначальники, озабоченные проблемами археологии студенты — что это все, как не игрушки для ума, изнывающего от безделья? Да, Вацлав поступил нехорошо, бросив меня одну и уехав в Петербург. Но, с другой стороны, что может быть дороже чести для благородного человека? А его честь была задета, и притом так, как не задевали, наверное, ни разу за долгие столетия существования рода Огинских. А этот немец ведь знакомый Вацлава, так что, верно, не вор и не разбойник. Так чего мне еще надобно? "

Подумав еще немного, княжна решила, что непременно поедет в Петербург, но сперва все-таки разберется, что представляет ее тевтонский гость. В конце концов, уезжать, оставив в своем доме человека, которому не доверяешь, было бы неразумно. Мария Андреевна полагала, что разбирательство так или иначе не займет у нее много времени: в ее распоряжении имелись-таки способы выяснить, чем занимается Хесс, уходя на этюды, — способы, прибегать к которым княжна до сих пор не хотела.

Но прежде чем вернуться мыслями к загадочной фигуре немца, княжна сделала то, что только что пришло ей в голову: взяла бумагу, перо и написала письмо в Варшаву, старому Огинскому. Она подозревала, что Вацлав не одобрил бы этого поступка, но думала, что разбирается в сложившейся ситуации лучше молодого поляка. А ситуация была такова, что Огинскому могла понадобиться любая помощь, вплоть до заступничества отца. В иное время и при иных обстоятельствах Мария Андреевна не стала бы волновать старика, который к тому же был нездоров, но теперь ей казалось, что, промолчав, она оказала бы ему еще худшую услугу.

Посему, не тратя времени на излишние любезности, княжна коротко и исчерпывающе описала ситуацию, прибавив в конце, что со своей стороны сделает все возможное для скорейшего освобождения Вацлава, но что и старому Огинскому не мешало бы предпринять кое-какие шаги в этом направлении. Промокнув чернила, княжна запечатала письмо, кликнула лакея и велела срочно снести письмо на почту.

Лишь закончив это не слишком приятное дело, княжна вернулась к изучению планов. Она была спокойна и невольно подумала, что так же, бывало, вел себя и князь Александр Николаевич: он мог долго шуметь и браниться по пустякам, но, коль скоро речь заходила о вещах серьезных и требующих решительных действий, мигом становился молчалив и сосредоточен.

Пока Мария Андреевна писала Огинскому, в голову ей пришла новая мысль: пускай вдова Ерофеева исчезла, но ведь кто-то же остался! У нее были соседи, знакомые, какая-то родня; словом, в предместье должен был остаться кто-то, кто помнил вдову и, быть может, даже ее баню. Водя пальцем то по одному, то по другому плану, она отыскала несколько имен, значившихся в обеих бумагах, и старательно их запомнила. Свернув бумаги и убрав их от чужих глаз в запираемый на ключ ящик стола, княжна посмотрела на часы, мирно тикавшие в углу. Витые бронзовые стрелки показывали без четверти два — самое время для прогулки. Одевшись для выхода, Мария Андреевна велела запрягать и вскоре уже ехала в коляске в сторону северного предместья.

Вернулась она уже на закате, усталая и разочарованная. Путь, суливший скорое разрешение загадки, завел ее в тупик. Кто-то никогда не знал солдатской вдовы Ерофеевой, кто-то помнил ее, но не помнил бани, а еще кто-то и вовсе оказался пришлым человеком, хоть и носил то же имя, что значилось на старом плане предместья. Как и опасалась княжна, расследование ее закончилось в самом начале, и за ужином она была так мрачна, что напугала даже толстокожего немца. Чтобы он успокоился, ей пришлось притвориться веселой и дотемна играть на клавикордах, развлекая тевтона.

Всю ночь княжне снился какой-то мрачный вздор, а наутро ее поджидал неожиданный сюрприз: выйдя к завтраку, она обнаружила за столом герра Хесса, который, сияя своей тевтонской улыбкой, объявил, что сегодня никуда не пойдет — разве что прогуляться по городу. «Работа не волк, в лес не убежит», — старательно процитировал он русскую поговорку и захохотал, весьма довольный собою.

Княжна в ответ улыбнулась, и ей показалось, что так, наверное, могла бы улыбаться змея, готовая ужалить. К счастью, со стороны это не было видно — во всяком случае, немец ничего не заметил, сочтя улыбку княжны ответом на свою остроту.

— В таком случае, — продолжая мило улыбаться и даже смущенно потупив глаза, сказала Мария Андреевна, — быть может, вы, любезный Павел Францевич, выполните свое обещание и дадите мне один из давно ожидаемых мною уроков?

В лице Хесса ничто не дрогнуло, но княжна могла бы поклясться, что на миг немец растерялся, не зная, что ответить. Похоже было на то, что, занятый какими-то своими делами и заботами, гость Марии Андреевны совершенно позабыл о данном ей обещании и, получив столь прямое напоминание, был поставлен в тупик. Впрочем, все это могло быть плодом фантазии княжны — фантазии, подстегнутой смутными подозрениями, которые она уже в течение нескольких дней питала в отношении немца.

Улыбка немца застыла всего лишь на долю секунды, сделавшись похожей на болезненный оскал раненого зверя; в следующий миг Хесс всплеснул пухлыми ладонями и его улыбающееся лицо изобразило восторг.

— Майн готт, натюрлих! Конечно же, да! С удовольствием! Я готов, фройляйн Мария. Вы можете прямо сейчас послать прислугу в лавку за всем необходимым. Для начала нам понадобятся карандаши, бумага и специальный уголь, именуемый сангиною.

Княжна снова блеснула яркой улыбкой.

— Вы недооцениваете меня, Павел Францевич, — сказала она. — Все давно готово, дело только за вами.

— О майн готт! — воскликнул немец. — О такой ученице можно только мечтать! Признаюсь, мне не терпится приступить к делу.