Рукопись Платона - Андрей Воронин

Отхлебнув глоток вина из фляги, он убрал часы в карман, натянул рукавицы и, вооружившись лопатой, принялся расчищать забитую землей и щебнем треугольную нору между составленными домиком обломками стены. Поначалу работа у него пошла споро: он уже приобрел кое-какую сноровку, да и крупных обломков кладки здесь почти не попадалось. Правда, в кирпичной норе было тесновато, и земля, которую герр Хесс отбрасывал назад, частично оказывалась то у него за пазухой, то за воротником. Тем не менее дело продвигалось, и с каждой пройденной пядью нетерпение немца усиливалось. В своих лихорадочных мечтаниях он уже видел кожаный переплет, хранящий внутри себя драгоценную рукопись, ощущал под пальцами шелковистую поверхность покоробленной временем телячьей шкуры и видел затейливую вязь греческих буквиц, складывающуюся в знакомое имя — Сократ.

Если бы его мечты сбылись, он мог бы прямо из этого подвала отправиться восвояси, не утруждая себя визитом к княжне. В доме Марии Андреевны остался его багаж и кое-какие деньги, но это не имело значения. Паулю Хессу достаточно было добраться до первого попавшегося католического храма, и у него мигом появилось бы все необходимое — еда, питье, чистое платье, деньги на дорогу и любая мыслимая поддержка, которую только может оказать святая католическая церковь своему верному сыну.

Лопата с укороченным черенком раз за разом вонзалась в рыхлую землю; время от времени стальной штык издавал короткий скрежет, натыкаясь на кирпич или выпавший из кладки дикий валун. Подстегиваемый неожиданно проснувшимся в нем азартом кладоискателя, Хесс отгребал землю назад, отталкивал ее локтями, коленями, носками сапог, продвигаясь в глубь вырытой им самим норы. Вскоре свет фонаря перестал проникать в узкое треугольное отверстие, почти полностью закупоренное тучной фигурой немца. Герр Пауль продолжал работать в полной темноте, борясь со страхом замкнутого пространства, с коим ранее был незнаком. Ему приходилось слышать, что некоторые люди сходили от этого с ума, но нервы герра Хесса отличались завидной крепостью, и он испытывал лишь некоторое внутреннее неудобство, да и то лишь в те мгновения, когда представлял себя заживо похороненным в этой норе.

Лопата опять скрежетнула по камню; Хесс попробовал вонзить ее левее, потом правее — и все с одинаковым результатом: железо повсюду натыкалось на что-то твердое, отзывавшееся на удары противным скрежетом, от которого по коже бежали мурашки и становились дыбом короткие волоски на шее. Стиснув зубы, немец ударил лопатой изо всех сил, с ожесточением ткнув ею перед собой. Лопата снова лязгнула о камень, и в кромешной тьме немец увидел красноватую искру, высеченную железом из перегородившего дорогу препятствия.

Лежа на боку, он подтянул лопату к себе и положил ее вдоль туловища, чтобы не мешала. Пальцы его ненароком коснулись самого кончика лезвия, и герр Пауль ощутил, как оно нагрелось от последнего удара.

Хесс зубами стащил испачканную землей рукавицу, вытянул вперед правую руку и ощупал пальцами препятствие. Он надеялся, что это будет окованная железом стенка трухлявого старинного сундука, но, увы, пальцы ощутили знакомую до отвращения шероховатую поверхность кирпича и полоски схватившегося известкового раствора.

Некоторое время немец неподвижно лежал на боку, слушая, как тихонько шуршит потревоженная им земля и гулко бухает в груди не привыкшее к таким нагрузкам сердце. Это были единственные звуки в мертвой тишине подземелья; посмотрев назад вдоль своего вытянутого, сделавшегося неправдоподобно огромным тела, он разглядел слабое красноватое сияние — свет оставшегося позади фонаря. Свет немного приободрил его; немец снова ощупал препятствие, проверяя, нельзя ли обойти его с боков или сверху, но нигде не нашел щели, в которую мог пролезть хотя бы его кулак.

— Шайзе, — печально пробормотал герр Пауль Хесс. Это было одно из его любимых ругательств; в переводе на русский язык оно означало «дерьмо», и сие грубое словечко как нельзя лучше выражало чувства, которые испытывал немец, задом, по-рачьи, выбираясь из собственноручно вырытой норы.

Пока он задом наперед выползал наружу, свет в подземном коридоре погас — догорела вставленная в фонарь свеча. Отыскав на ощупь свою рабочую котомку, немец нашел новую свечу, спички, запалил огонь и установил свечу на место сгоревшей. Захлопнув дверцу фонаря, он присел на корточки и с отвращением посмотрел на черневший перед ним треугольный лаз — путь, который сулил так много и в результате никуда его не привел.

— Шайзе, — повторил герр Хесс и подумал, что сквернословит много чаще, чем это позволительно смиренному служителю церкви. Впрочем, он полагал, что у него еще будет шанс исправиться: в случае успеха ему была обещана кардинальская мантия.

Он посмотрел на часы. Было начало девятого; сие означало, что ему пора домой, если он не хочет отвечать на недоуменные расспросы княжны Вязмитиновой. Помянув недобрым словом эту высокородную дуру, чье чересчур горячее гостеприимство доставляло ему так много неудобств, герр Пауль кое-как почистил перепачканное землей платье и двинулся к выходу из подземелья.

Он добрался до дома княжны без приключений. Правда, на немощеном спуске от кремля к рыночной площади немцу почудилось, что за ним крадется какая-то тень. Герр Пауль остановился и всем корпусом повернулся назад, щупая в кармане округлую рукоятку пистолета, но тень более не появлялась.

После обеда немец собрался на прогулку. От внимания княжны не ускользнул тот факт, что, несмотря на послеполуденную жару, герр Хесс снова надел свои тяжелые сапоги с квадратными поцарапанными носами, как будто отправлялся не гулять по городу, а странствовать по горам и долам.

Проводив его, Мария Андреевна прошла в оружейную, где ей обыкновенно лучше всего думалось, и попыталась еще раз сопоставить факты. Из этого, однако, ничего не вышло: мысли разбегались, как испуганные тараканы, и детали головоломки не желали складываться хоть во что-то осмысленное. Княжне подумалось даже, что никакой головоломки может вовсе и не существует: странности, замеченные ею в поведении немца, не выходили за пределы допустимых отклонений от общепринятой нормы.

Подумав о норме, княжна невесело усмехнулась. Ее Величество Норма! И кто бы о ней говорил... Ведь сама она, княжна Мария Андреевна Вязмитинова, до сих пор слыла среди городских сплетниц не совсем нормальной, и, если бы не ее богатство и не помощь влиятельных друзей, неизвестно, как сложилась бы ее жизнь. Так ей ли судить немца, который, быть может, затеял весь этот фарс с одной-единственной целью — месячишко пожить за чужой счет, поесть досыта и поспать на чистых простынях?

Мария Андреевна сама не заметила, как ноги привели ее к дверям студии, оборудованной ею здесь же, во втором этаже. Княжна положила ладонь на резную медь дверной ручки и на мгновение застыла, не решаясь войти. Она даже оглянулась по сторонам, проверяя, нет ли в коридоре кого из прислуги, и движение это поневоле вышло вороватым. Княжна тут же спохватилась и сердито закусила нижнюю губку: она была у себя дома, стояла на пороге собственной студии, в которой к тому же никого не было, и имела полное право туда войти.