Пленница Хургады, или Как я потеряла голову от египетского мачо - Юлия Шилова

— И как ребенку молоко, — самостоятельно закончила я фразу взбесившегося араба. — Вот видите, Клава, я знаю почти все их любимые выражения. Хотя, если честно, то у здешних мужчин настолько большой запас красивых слов, что знать все наизусть практически невозможно. Ступайте, Клава, в отель и не верьте во всю эту ерунду. Эти люди из всего извлекают для себя выгоду, даже из чистой любви, что, собственно, и случилось со мной. С вами хотят халявного секса, и не более этого. Если вы ему сильно понравитесь и он поймет, что у вас есть хоть немного денег, для того, чтобы постоянно мотаться в Хургаду, то он впишет вас в список своих невест, а степень его любви будет зависеть от того, сколько денег вы будете тратить на объект своей страсти, какие подарки возить и на какие жертвы будете готовы идти. Я извиняюсь за свою бестактность, просто я стояла тут недалеко и все слышала. Я вмешалась в ваш разговор, потому что хочу вас предостеречь, так как сама по уши оказался в дерьме, в которое меня толкнула моя глупая и совершенно безрассудная любовь.

— Я не понимаю, о чем вы?! — заметно напряглась женщина.

— Я слышала, что у вас трое детей. Это замечательно! Вам есть для кого жить, — возбужденно продолжала я. — Подумайте об этом, прежде чем броситься в объятья какого‑то араба, который будет питаться вашими жизненными соками. Все эти отношения ведут в бездну, в настоящую пропасть, в НИКУДА. Вы можете не заметить того момента, когда начнете недодавать своим детям и будете возить все сюда, а потом и вовсе отдадите последнее.

Услышав гудок автомобиля, я повернулась к Ахмеду, который сидел за рулем какого‑то старенького мини‑грузовичка и махал мне рукой.

— Поехали! — прокричал мне Ахмед.

— Иду!

— Прощай, плохая пляжная женщина. Мое сердце никогда не будет принадлежать тебе. Я люблю Клаву, — сказал мне араб, но я не обратила на него внимания и посмотрела на окончательно растерявшуюся Клаву.

— Клава, я надеюсь, что вы будете руководствоваться не только своими эмоциями и не забудете про свой разум.

Наконец Клава немного пришла в себя и горячо заговорила:

— Мне не нужны ваши нравоучения. Это — моя жизнь, и я сама во всем разберусь. Я десять лет, как одна, без мужа, и мне, между прочим, тоже любви хочется, — на глазах женщины выступили слезы.

— Да пожалуйста!

— Мне, может, чего‑то для души хочется. Я имею право на безрассудство?!

— Наверно, — опешила я.

— Я всю жизнь работаю, тащу на себе троих детей, родителей. Мне тоже иногда хочется побыть слабой, беззащитной и несерьезной. Я десять лет без мужчины, и за эти десять лет ни один мужик не позвал меня замуж и не сказал, что любит моих детей. А Хасан — отважился.

Эти трогательные слова подействовали на Хасана. Он гордо вскинул голову, выпятил грудь колесом и принял напыщенный вид.

— Но он же вас обманет, — отчаянно произнесла я.

— И пусть, — с глазами, полными слез, ответила женщина. — Меня десять лет никто не обманывал. Только десять лет назад муж при жизни меня и обманывал, когда от меня гулял. Ради того, что сейчас мне сказал Хасан, можно вытерпеть любой обман.

— Но вам придется сюда постоянно мотаться!

— Пусть, — убила меня своим ответом женщина. — Я уже десять лет ни к кому не моталась. Теперь у меня будет хоть какая‑то надежда, у меня столько лет ее не было.

— Но ведь эта надежда лживая?!

— Пусть хотя бы такая. Страшнее всего, когда никакой нет.

— Но ведь он будет клянчить у вас подарки!

— Пусть, — пожала плечами Клава и достала носовой платок. От чрезмерного волнения она очень сильно вспотела. — Я так давно лет не делала мужчинам подарки! В последний раз подарила мужу одеколон, ровно десять лет назад, на его день рождения — и все. А я ведь уже ни на что не надеялась: жила по инерции и знала, что мне уже ничего не светит. Вообще ничего. Никто даже комплимента ни одного не сделал, слова доброго не сказал. Я всю жизнь прожила в своей Сибири и понятия не имела, что человек, который будет меня любить, в Египте живет.

— Он лгун и обманщик, — я предприняла последнюю попытку убедить женщину в том, что сейчас она глубоко заблуждается, и эти заблуждения могут обойтись ей слишком дорого.

— А идеальных людей не бывает, — вопреки моим ожиданиям ответила женщина. — Я вот только не знаю, что мне с Хасаном делать?! — Женщина посмотрела на араба влюбленным взглядом. — И почему судьба нас с тобой разбросала за столько километров друг от друга? Может, мне тебя в Сибирь увезти?

— Нет, — замотал головой араб. — Я не знаю Сибирь. Лучше ты будешь приезжать в Хургаду.

— Да на эти поездки денег не напасешься! А у нас в Сибири хорошо: у меня дом частный. Большой, бревенчатый. Без мужика тяжело — воды наносить надо, дров нарубить.

— Ну, Клава, вы и нашли работника! Он, кроме как своим барахлом торговать, ничего не умеет. Его только можно в какой‑нибудь ларек посадить, сигаретами и шоколадками торговать. Да и то он часть выручки будет утаивать. У египтян же в крови талант кого‑нибудь дурить и обкрадывать. Да и куда его в Сибирь?! Он же там просто замерзнет. Этот альбатрос к морозам вообще не привык.

— А я на него унты надену, телогрейку, шапку меховую, шарф повяжу. У меня хорошие унты после покойного мужа остались. Теплые, добротные. В них никогда нога не замерзнет. Хасан, у тебя какой размер ноги? Интересно, а ты в унты моего покойного мужа влезешь?

Хасан захлопал своими роскошными ресницами и на время потерял дар речи. Его напарник подозрительно посмотрел на нас, моментально потерял к нам интерес и вернулся в свою лавку.

— Да у него нога, скорее всего, детская, — я посмотрела на грязные, изношенные до дыр ботинки араба. — Таких, как он, только в «Детском мире» одевать надо. А наши мужики‑сибиряки всегда крупные. У вас‑то, наверно, муж богатырь был?

— Он сорок пятый размер обуви носил, — с гордостью ответила женщина. — Он был очень крупный мужчина. У него все было большое… И нога и… все остальное… — женщина не стала уточнять, что именно было большим у ее мужа, и скользнула взглядом по щуплой фигуре Хасана.

— А у этого и ступня маленькая, и все остальное тоже, — заключила я.

— Да нос вроде ничего. Говорят, что если у мужика нос большой, то ему всегда можно найти применение.

— Кому, носу? — не сразу поняла я Клаву.

— Да нет, мужику! Бывает, мужик мелкий на вид, а хозяйство на троих выросло. Про таких говорят, что он весь в корень пошел.

— Зачастую это ошибочное мнение. Иногда бывает так, что, кроме большого носа, у мужика ничего и нет. Он только и умеет, что носом на диване клевать. Ой, Клава, я бы вам не советовала это сокровище везти в Сибирь — он к морозам не приучен. Умрет еще, чего доброго, от переохлаждения. Он снега‑то никогда не видел. Испугается еще, разрыв сердца будет.