Очень краткая история мира - Джеффри Блэйни

КРУШЕНИЕ ЦИВИЛИЗАЦИИ ИНКОВ

Инки правили своей империей, состоявшей из гор, плато и пустынь, влажных джунглей и вечных снегов, менее ста лет к моменту, когда на ее окраинах появились испанцы. Испанское влияние выразилось в форме болезней, которые быстро распространились среди коренных народов. Император инков, участвовавший в приграничных военных действиях, возвращался на юг, на инкскую территорию, примерно в 1525 г., когда его сразила загадочная болезнь. Смерть пришла быстро. Вопрос престолонаследия был жизненно важным и судьбоносным для инков, как и для многих европейских монархий. Внезапно господство инков поставила под угрозу гражданская война — еще до прихода настоящего врага.

Очень часто лидеры в самых влиятельных мировых центрах власти вели между собой борьбу, считая себя застрахованными от внешнего нападения в тот самый момент, когда они теряли превосходство. Некогда это очень часто делали греки. Даже Европа попала в ловушку излишней самоуверенности в 1914 г. и еще раз в 1939 г. Точно так же и инки боролись друг с другом, не зная, что могущественный и незнакомый враг — испанцы — уже у порога.

Еще более беззащитными оказались инки перед лицом другого врага — новых болезней, которые пришли вместе с захватчиками. Когда Христофор Колумб открыл Америку, в Европе, из которой он прибыл, свирепствовала оспа. Некоторые испанцы, не подозревая о том, привезли ее с собой на кораблях, пересекших Атлантику. К 1519 г. эта болезнь достигла острова Эспаньола, истребив, вероятно, около трети его населения. Это было секретное и неучтенное оружие испанских солдат, отплывавших из Панамы под командованием Франсиско Писарро покорять инков. В ноябре 1532 г. испанцы без труда захватили верховного правителя инков, Атауальпу. Оспа, их невидимый союзник, опередила испанских солдат и убила множество инков.

Скорость, с которой гибли заразившиеся оспой, сама по себе вызывала отчаяние у наблюдавших за этим людей. Начальные симптомы болезни, инкубационный период которой длится 12 дней, выражаются в учащенном пульсе, ощущении сухости во рту, тупой боли в животе и острой — в пояснице, иногда рвоте. Те, кому удавалось пережить эту болезнь, покрывались сыпью и язвами, которые начинали рубцеваться примерно на шестнадцатый день лихорадки и отваливаться, иногда оставляя следы, навсегда обезображивающие лицо. Лица с оспинами, уже привычные на улицах Мадрида и Вены, начали появляться и в Америке. К 1530 г. оспа свирепствовала — или уже натворила самое худшее — повсюду от Боливии на юге до Великих озер на севере.

Тем временем в деревнях и вигвамах, на высоких склонах Анд и на холмах за Миссури замаячил призрак других болезней. Вслед за оспой вскоре пришла корь. Начал распространяться и тиф — относительно новое бедствие и для самой Испании, куда его завезли испанские солдаты, возвратившиеся с острова Кипр. Подтянулись также инфлюэнца, впервые отмеченная в Америке в 1545 г., а также коклюш, дифтерия, скарлатина, ветрянка и даже малярия; ни одной из этих болезней коренные жители не знали, а потому они были особенно опасны. Сколько людей умерло от болезней в Мексике в первые пятьдесят лет после прихода испанцев — повод для бесконечных подсчетов и ученых догадок. Вероятно, перед приходом Кортеса в Мексике жили 8 миллионов человек; а половину столетия спустя осталось меньше трети от этого числа. Далеко на юге, в империи инков, болезни также унесли миллионы жизней, в то время как в малонаселенных районах умерли, возможно, восемь человек из каждых десяти.

Поначалу влияние испанцев — так же как их болезней — на местное население было катастрофическим. Цивилизация пошатнулась. Культурная и экономическая жизнь практически замерла в главных городах, хотя в течение многих десятилетий сохранялась, с меньшими изменениями, в редко населенных районах. Миллионы людей умерли, а для других просто изменилась форма рабства или подчиненного существования — с инкской на испанскую. Для побежденных, возможно, главным утешением в долгой перспективе стал католицизм, превратившийся со временем в господствующую религию в Латинской Америке.

Грандиозность этих сокрушительных перемен можно, наверное, осознать, представив, что вторжение совершилось в обратном направлении, что ацтеки или инки внезапно ворвались в Европу, навязали свою культуру, свой календарь, объявили христианство вне закона, установили алтари для тысяч жертвоприношений в Мадриде и Амстердаме, невольно стали причиной эпидемии, сравнимой по масштабам с Черной смертью, переплавили золотые изображения Христа и святых, забросали камнями витражные окна и устроили в нефах соборов склады оружия или продовольствия, разрушили чуждые им греческие статуи и римские колонны и стали отправлять в мексиканские или перуанские горы награбленную добычу — драгоценные металлы, а также рабов, наемников и другие человеческие трофеи.

В Европе всемогущая католическая церковь находилась в опасном положении. Она слишком терпимо относилась к множеству черных ходов и лазеек, позволявших богатым и недостойным за установленную плату надеяться проскользнуть на небеса. Считалось, что святые создали некие сокровищницы милосердия и снисхождения, частью которых их хранители могли оделить тех богатых грешников, которые в последний момент возжаждали спасения и были в состоянии заплатить за него. Порой под индульгенции и отпущения, даваемые в обмен на деньги или «добрые дела», подводились солидные духовные основания. Так, в 1095 г. для поощрения Крестовых походов, направленных на освобождение Иерусалима от неверных, папа Урбан II обещал простить грехи тем крестоносцам, которые отправятся за моря «из чистого благочестия, а не для того, чтобы стяжать славу или богатства».

Деньги, пожертвованные на строительство соборов, воспринимались как некая церковная квитанция или пропуск, которые можно было предъявить хранителям небесных кладовых. Когда в 1451 г. задумали перестроить грандиозный собор в Шпейере (Германия), по меньшей мере 50 священников сидели «в своих епитрахилях» и, приняв исповедь, отпускали грехи тем паломникам, которые жертвовали деньги. Четверть столетия спустя папа разрешил продавать индульгенции для уже умерших людей, пребывавших в чистилище. Вскоре богачи уже могли вносить плату за прощение грехов, совершенных их умершими родственниками, которые в момент своей смерти, возможно, и не испытывали потребности в прощении. Бедные, по причине своей бедности, как правило, отпущения не получали.

ТОРГУЯ КРОВЬЮ ХРИСТОВОЙ

Церковь нанимала профессиональных сборщиков, вроде сотрудников современных благотворительных фондов, и те продавали индульгенции. Поскольку в средневековой церкви вера в вечное наказание была гораздо сильнее, чем в среде современных христиан, продажа отпущений и помилований подрывала основную ее теологическую доктрину. Это было сродни распродаже церкви за горстки золотых монет. В католической церкви по-прежнему оставалась масса достойных священников, монахов и монахинь, беззаветно ей преданных, но исключения были многочисленны.

Северогерманский священник Мартин Лютер одним из первых усомнился в этой заблудшей церкви. Сын разбогатевшего рудокопа, он был профессором библейской теологии в небольшом городке Виттенберге. Ему было 33 года, когда он выступил с критикой католической церкви.