Очень краткая история мира - Джеффри Блэйни

Мартину Лютеру была отвратительна практика продажи индульгенций, или платного оптового отпущения грехов. 31 октября 1517 г., в канун Дня Всех Святых, весьма почитаемого в христианском календаре, он прибил свои возражения, написанные по-латыни, на дверь Замковой церкви родного городка. Его манифест состоял из 95 тезисов, первый из которых гласил: «Господь и Учитель наш Иисус Христос, говоря: "Покайтесь…", заповедовал, чтобы вся жизнь верующих была покаянием». Смысл его слов был очевиден для тех, кто столпился у двери. Действительно, почему верующие должны каяться, если барышники могут за несколько монет освободить людей от необходимости покаяния?

И сейчас Лютера можно увидеть словно живым. Великолепный немецкий живописец Лукас Кранах был знаком с ним и запечатлел Лютера на холсте. Твердое, немного грубоватое крестьянское лицо, небольшие проницательные глаза, прикрывающие уши волосы и легкая щетина на лице — так, словно он бреется лишь раз в несколько дней. Крупный нос и чуткие ноздри — кажется, что он принюхивается к запаху готовящегося обеда. Это лицо человека, любящего поесть, но в то же время отражающее и его аскетические свойства. Увидев этого сильного человека, сочетающего в себе крестьянскую крепость и основательность с живостью и ясностью ума, на улице или на кафедре проповедника, вероятно, нельзя было не обратить на него внимания.

Как большинство религиозных реформаторов, он не желал порывать с католической церковью, но его убеждения все больше и больше отдаляли от нее Лютера, вплоть до того момента, когда возвращение стало уже невозможным. Разумеется, церковь диктовала ему условия, на которых он мог остаться. Он не мог их принять.

В одних лишь немецкоговорящих городах более 200 печатных станков, казалось, только и ждали этого события — протестантской Реформации, которой они будут так активно способствовать. Монополии католической церкви на Библию приходил конец — благодаря изобретению, отчасти позаимствованному в землях, где имя Христа было почти неизвестно. Библия была драгоценной рукописной книгой, настолько редкой, что во многих церквях единственный ее экземпляр цепями приковывали к аналою. Близился момент, когда впервые в христианском мире евангельские тексты можно будет приобрести по цене, доступной и для деревенской церкви, и для купца среднего достатка. Брошюра, содержащая простое поучение, теперь могла — благодаря могуществу печатного станка — достичь гораздо большего числа людей, чем то, что когда-либо слушало устную проповедь.

Мартин Лютер видел в печати Божий дар для своего дела. Он писал религиозные памфлеты и передавал их печатникам вместе со своими последними проповедями. Он начал переводить Библию на немецкий язык и закончил писать эту простую и могущественную прозу в 1534 г.

Виттенберг — городок, население которого едва насчитывало 2000 человек, — на короткое время превратился центр германского книгопечатания. Запахи сырой бумаги и типографской краски наполняли некоторые переулки города жаркими летними днями, когда окна и двери печатен стояли широко распахнутыми. В то время как в год протеста Лютера лишь 150 разных книг было напечатано во всей Германии, в 1524 г., всего шесть лет спустя, свет увидели уже 990 книг. Более половины изданий было отпечатано в Виттенберге. Большинство их было в поддержку Лютера. Печатный станок представлялся ему упряжкой лошадей, «продвигавшей вперед Евангелие».

Лютер был протестующим, или протестантом, на языке того времени. Его протесты, хотя и имели политическое и социальное звучание, были по преимуществу религиозными. Отчасти благодаря его влиянию сотни городов Европы пережили бурное религиозное пробуждение. Миллионы людей почувствовали, что Бог — рядом с ними. Они испытали невыразимую радость и чувство освобождения и облегчения. Лютер пришел к мысли, что к спасению ведет не совершение добрых дел, а простая самозабвенная вера в Бога. На десятки тысяч слушавших его проповеди глубокое впечатление производили его доводы и его страсть.

Свет, которым Лютер озарил религиозные небеса, мог бы со временем потускнеть, если бы не усилия французского проповедника Жана Кальвина. Родившийся на севере Франции и получивший образование в Париже, он не обладал обаянием и красноречием Лютера. Его проповедям недоставало драматичности. Но его оригинальный ум, захватывающие идеи и взволнованная искренность производили не меньшее впечатление на тех, кто жадно внимал ему, стоя плечом к плечу в большой церкви на берегу Женевского озера. Управляемая Кальвином, советом священнослужителей — консисторией — и светскими властями этого города-государства, Женева превратилась в религиозную и нравственную достопримечательность Европы.

В процессе любых реформ и революций рано или поздно возникает напряженность между теми, кто считает, что в реформах нужно идти до конца, и теми, кто после первого приступа реформаторства объявляет: «Мы зашли достаточно далеко!» Кальвин вызвал враждебное отношение даже у своих сторонников, осудив как папистские многие старые христианские имена, столь популярные в городе. В 1546 г. консистория без официального объявления приняла решение давать младенцам, приносимым для крещения, честные библейские имена, а не имена местных католических святых. Городской цирюльник приносил в переполненную церковь своего сына-младенца, чтобы наречь его Клодом, — одним из трех самых популярных имен в Женеве, — но пастор торжественно нарекал его Абрахамом. Цирюльник выхватывал своего сына и уносил домой. Ропот поднимался и в общине, и во всех местах, где обменивались слухами.

Центральное место в доктрине Кальвина занимало учение, в наше время считающееся весьма спорным, но казавшееся оправданным и даже приемлемым в ту более религиозную эпоху. Он верил в безусловное предопределение. Он верил, что Бог, в своей всевидящей мудрости, заранее знает, как будет складываться жизнь каждого человека. По существу, некоторым людям со дня их рождения предначертано занять свое место на небесах. Другим же предназначено оказаться на духовной обочине, и, что бы они ни предпринимали, это не сможет изменить их судьбу. Господствующая католическая доктрина гласила, что человек может обрести спасение, творя добрые дела, а Лютер видел единственный путь к спасению в глубокой вере в милосердие Божие, но Кальвин отверг эти представления. Бог всемогущ, и только в Его воле спасти душу человека. Нам это учение кажется неоправданно несправедливым. Кальвин мог бы возразить, что наши представления о справедливости значения не имеют. По его мнению, с точки зрения Бога, все люди в некотором смысле бесполезны. Тот факт, что столь многие в конечном счете обрели спасение, — свидетельство безмерной милости Божией, изливаемой на тех, кто не наделен от рождения правом на милость. Кальвин не так уж отличался от Мухаммеда, который верил, что Бог изначально предопределяет все человеческие поступки — будь они добрыми или злыми.

Взгляды пастора Кальвина на предопределение казались его пастве убедительными и одновременно держали ее в напряжении. В рядовой кальвинистской конгрегации некоторых слушателей, вероятно, пугало это учение, которое Кальвин развивал в длинных проповедях, строившихся на основе библейских текстов. Однако большинство присутствующих радостно заключали, что они уже среди избранных.