Если верить Хэрриоту… - Галина Львовна Романова

ремни охватывают задние ноги лошади чуть выше бабок, не давая ей брыкнуть — чего ей явно хочется. Обездвиженная таким образом кобыла готова к случке. И тут-то к ней подводят жеребца.

Здесь я должна сделать маленькое отступление от темы. Так в большинстве случаев случают не совсем ценных животных — просто дают разрядку жеребцам-пробникам. В любом хозяйстве содержат не только лошадей какой-то одной породы — в Прилепах это русские рысаки, — но и непременно других. Как правило, это тяжеловозы, используемые для подсобных работ, и несколько лошадей верховых пород, чаще всего полукровки. Так вот, естественная случка применяется крайне редко — только в случае, если хотят получить жеребенка от кобыл неосновной породы или когда хотят дать разрядку жеребцу-производителю. Но если кобыла назначена к случке с рекордсменом породы, то уж тогда прибегают к искусственному осеменению.

Мне однажды пришлось наблюдать естественную случку — в павильоне. Кобыла и жеребец были практически свободны — она была привязана за недоуздок, а его удерживали подсобные рабочие — чтоб потом было легче отвести назад. Я наблюдала в приоткрытую дверь: кобыла сперва кокетничала, приподнимала то одну, то другую заднюю ногу, обещая брыкнуть, прижимала уши, повизгивала и вертелась. Но жеребец, хоть и трясся от нетерпения, уверенно кружил вокруг, толкая ее носом, пофыркивая и выгибая шею дугой. Он изо всех сил желал понравиться, и кобыла наконец смягчилась. Она замерла, подняв хвост и вытянув шею, и жеребец, взмыв на дыбы, оседлал ее… Дальше следовала смесь эротического фильма и учебника по разведению, но в конце концов заметно присмиревшего жеребца чуть не силком стащили с кобылы и увели.

Что же касается Богини, то подготовка заняла больше времени, чем сама процедура, и мне даже неохота ее описывать. Когда размягченная присутствием жеребца-пробника кобыла дала понять, что готова к случке, провели обычное искусственное осеменение. Я уже собралась уводить лошадь назад, и бригадирша бросила мне неожиданно:

— Вот видишь, как все быстро… А из-за тебя провозились лишних полчаса!

Она меня явно невзлюбила — по крайней мере, Лене не доставалось и половины моих нареканий. Когда же я вечерами принималась жаловаться, что придирок больше, чем попыток по-человечески разобраться и просто подсказать новичку, Лена мне возражала:

— Она все правильно говорит…

А что «правильно»? Мало сена раздаю лошадям? А мне кто показывал, сколько надо давать?.. Не могу справиться со строптивой кобылой? Зато я их не бью и не обзываю сотней далеко не лестных эпитетов, как другие!.. Медленно работаю? А кто из новичков когда мог в первый день обогнать мастера? Кроме того, не забывайте — я городская, и это пока еще нигде не считалось пороком!

Наша необъявленная война с бригадиршей продолжалась почти две недели, все то время, что я проработала на маточнике, но последней каплей стала Капель.

Это не каламбур. Капелью звалась молодая — всего четырех лет — кобылка. У нее еще не было жеребят, она поступила на завод как племенная матка в том же году. Стройная, изящная, рыженькая лошадка сразу полюбилась мне и запомнилась единственная из всего отделения, где я успела проработать от силы один день.

Неприятность случилась во время процедуры пробы кобыл на охоту и жеребость. Я к тому времени уже успела постичь две вещи: во-первых, к лошади надо заходить уверенно, тогда она не успеет опомниться от твоей наглости и позволит делать все, что захочешь. И второе — часто повторяемые манипуляции можно отработать до автоматизма, и тогда ничто не сможет помешать.

Капель стояла в самом конце отделения, близко от входа, но зато далеко от манежа и коновязи. Чтобы провести ее, необходимо было обойти конюшню по периметру — долго и хлопотно. Тем более что лошади обычно шагают широко, не всякий за ними поспеет, а если ты прибавишь шагу и перейдешь на бег трусцой, редко какая из них не воспримет это как сигнал тоже пойти рысью. Дальнейшее обоюдное увеличение скорости может спровоцировать галоп.

В тот день я припозднилась с работой и, когда Капель благополучно прошла пробу на жеребость, решила провести ее коротким путем. То есть не в обход конюшен, а через них, по проходам. Я успела немного изучить их местоположение и знала, что дойти можно меньше чем за минуту.

Поэтому, когда мою кобылку отвязали, я, вместо того чтобы отправиться в путь по асфальту, повернулась и скрылась в недрах конюшни. Капель смирно следовала за мной. Она вообще была спокойной кобылкой.

Я все рассчитала: пятьдесят метров — и мы на месте. Но я не учла одного: те пятьдесят метров проходили по жеребятнику — отделению, где содержались производители. Все они были в свое время чемпионами породы, лишь немногие не являлись элитой. Но породистые и полукровные жеребцы видели кобыл от силы раз в месяц. А тут вдруг такой неожиданный сюрприз!

Справа и слева из-за решеток на нас с Капелью уставились горящие глаза. Жеребцы еще издалека учуяли кобылу, и с первых же шагов мы оказались в центре их внимания. Прекрасные животные, гордость породы, превратились от возбуждения в сущих демонов, и, косясь по сторонам, я впервые поняла, почему некоторых мужчин именуют «жеребцами». Да знаменитый Кинг-Конг по сравнению с ними — невинный ягненок! В полутьме конюшни казалось, что вокруг мечутся уродливые тени. Громоподобное ржание двух десятков коней росло по мере того, как мы шли по коридору. Жеребцы метались по денникам, бросались грудью на решетки, которые сотрясались от мощных толчков. Окажись хоть где-нибудь слабина, они бы разломали двери и вырвались наружу.

О том, что бы нас ждало с этом случае, мы не думали. Капель испуганно жалась ко мне, прижимая уши, и все порывалась прибавить шагу, чтобы поскорее миновать опасное место. Я сама еле переставляла ноги, хотя мне не меньше кобылки хотелось убраться отсюда.

Жеребцы еще ярились, сверкая налитыми кровью глазами, и едва не грызли решетки в тщетных попытках добраться до кобылы, когда мы покинули жеребятник. К концу пути занервничала и сама Капель и начала рваться с повода.

Но самое страшное было не это. У денника Капели меня ждала бригадирша, и выражение ее лица не предвещало ничего хорошего.

— Ты что наделала? — напустилась она на меня, перекрикивая еще не смолкший слитный рев возбужденных жеребцов, — исчезновение предмета их желаний они восприняли с еще большей яростью, чем его появление. — Ты что, совсем ничего не понимаешь? За каким… тебя туда понесло?

— Я хотела быстрее… — робко молвила я.

— Ни черта не понимаешь, а еще хочешь с лошадьми работать! — возмущенно фыркнула бригадирша. — Гнать