Солдат по кличке Рекс - Борис Сопельняк

— Да кому вы такие нужны, — гнул свое Седых. — Посмотрели бы на свои рожи. А ну быстро мыться-бриться! — приказал он. — Через час построение. Краснеть за вас перед командиром не собираюсь.

Разведчики дружно потянулись к ведрам.

Капитан Громов был рядом. Он слышал эту шутливую перебранку, посмеивался вместе со всеми, а когда рывком через голову сорвал гимнастерку, левую руку пронзила острая боль. Кровь так и брызнула из подсохшей раны.

— Эге, да вас зацепило, — подбежал Седых. — Рукав-то к ране присох, а вы рванули. Надо бы поаккуратней.

— Да не заметил я, — сквозь зубы процедил Громов. — Бинт есть?

— Я сейчас, я сейчас, — засуетился Седых, разрывая зубами индивидуальный пакет.

Кровь остановили. Подошел подтянутый, причесанный, со свежим подворотничком лейтенант Ларин и, поглаживая щеголеватые усики, посоветовал:

— Рану надо бы обработать как следует, лучше всего в медсанбате.

— Я даже не знаю, где он.

— Километра два отсюда. Найдем.

— В таком виде я не пойду. Помогите побриться и хоть немного смыть грязь, а то Маша на глаза не пустит.

Громов не заметил, как опустил глаза Ларин, как неестественно засуетился Седых. Виктор рылся в вещмешке, пытаясь найти свежую гимнастерку. Старую он скомкал, хотел было выбросить, но потом решил, что ее можно починить, и стал перекладывать из карманов документы и всякую мелочь. Вдруг он наткнулся на скомканную бумажку. Развернул. Почерк незнакомый. Следы фиолетового карандаша местами расплылись, но читать можно.

«Ты только не тушуйся. Маша в моем танке. Рана пустяковая. Я выхожу из боя. Капитан Маралов».

— Откуда это? — неожиданно тонко крикнул он. — Откуда эта бумажка? Кто подсунул?

— Я, — подошел Ларин. — Только не подсунул, а передал. Еще утром.

— Утром?! А почему же… почему я не прочитал? — чувствуя, как стучит в висках, переспросил Громов.

— Это произошло за секунду до начала штурма. Вы просто не успели.

— Не успе-е-ел?! — сорвался на крик Громов. — Что значит не успел?!

Чувствуя, что никак не проглотить спазм, перехвативший горло, что вот-вот задохнется, Виктор рванул ворот гимнастерки и мучительно закашлялся. Придя в себя, вытер со лба холодную испарину и сипло спросил:

— Она что, погибла? А Маралов?

— С чего вы взяли? Написано же, что рана пустяковая, — ответил Ларин.

— Пустяковая?! Если пустяковая, почему он вышел из боя? Ты что мне лапшу на уши вешаешь?! Какой командир в разгар боя бросит батальон, чтобы вывезти санинструктора с пустяковой раной?! Все! Хватит морочить голову! Говори прямо, что тебе известно кроме того, что есть в записке.

— Н-ничего, — переминался с ноги на ногу Ларин. — Записку передал какой-то танкист. На случай, если потеряю, попросил запомнить текст наизусть.

— И все? — сузил глаза Громов.

— Все.

— Точно? Не врешь?!

— Я никогда не вру! — слегка повысил голос Ларин.

— Ладно. Понял. Где же ее искать? — взял себя в руки Громов. — Рекс! — крикнул он. — Ко мне!

Из темноты вынырнула остроухая тень. Рекс давно чувствовал, что с хозяином что-то неладно — к привычному запаху крови примешивался даже не запах, а какое-то необъяснимое ощущение тревоги, которую Рекс чувствовал безошибочно. Но если бы только это! В таких случаях Рекс знал, что ему делать: надо быть рядом с хозяином, ни в коем случае не выпускать его из поля зрения и по первой команде куда-то бежать, что-то делать, словом, действовать. А тут…

Сразу после штурма, когда все радовались, на Рекса ни с того ни с сего накатила такая тоска, что время от времени он подвывал и как-то по-щенячьи поскуливал. Да и ноги стали отказывать. И что уж совсем необъяснимо — Рекс вылезал на солнцепек, забирался в кучу пыли и валялся прямо на жаре. Громов все это видел. Он прекрасно знал: если собака лежит на солнцепеке, значит, больна. А ноги… Ноги у Рекса склеены из разбитых костей, суставы шиты-перешиты, а ревматизм собак донимает, как и людей.

Если бы кто-нибудь сказал Виктору, что на этот раз он не прав и Рекса мучает не физическая боль, а то, что люди называют болью душевной, он бы не поверил.

Когда разведчики развели костер и затеяли баню, Рекс забился в самый темный угол полуразрушенного сарая. Чтобы не выть на выбирающуюся из-за леса луну, он до боли стиснул зубы и настороженно следил за благодушно-беззаботным хозяином. Но вот хозяин заволновался.

Забегал. Стал кричать. Ему виновато отвечали. Рекс чувствовал, что назревает срыв: раньше хозяин никогда не кричал таким противно-тонким голосом.

Но Рекс ошибся. Он еще не до конца знал своего хозяина, не знал, что в критические минуты у того действие опережает не только чувство, но и мысль, поэтому, когда услышал долгожданное «Рекс! Ко мне!», бросился к хозяину. Голос был уверенный, звонкий, а это означало только одно — предстоит работа. Значит, конец тоске и мучениям! Работу Рекс любил — в эти минуты он чувствовал, что может быть полезным хозяину. А для хорошей собаки в этом смысл существования. Рекс был хорошей собакой, поэтому через секунду сидел у левой ноги хозяина.

Виктор торопливо застегнул воротничок, разгладил под ремнем складки гимнастерки, привычно передвинул кобуру на живот и коротко бросил Ларину:

— Веди в медсанбат. Бегом!

Темп взяли высокий, но для Рекса это не бег, а так, легкая прогулка. Он не знал, куда и зачем бежит хозяин — никакого следа он брать не велел, но главное Рексу было известно точно: раз хозяин бежит, да еще не разбирая дороги, значит, дело предстоит серьезное.

Но самое странное, на этот раз хозяин не имел представления, зачем он мчится в медсанбат.

«Маши там быть не может, это ясно, — на ходу прикидывал Виктор, — иначе бы Васильев сразу дал знать. А куда завез ее Маралов, одному богу ведомо. Стоп! Не только богу, но и Маралову. Значит, прежде всего надо и найти Маралова. Это — задача номер один. Но для этого надо бежать не в медсанбат, а в штаб дивизии. Все ясно, я же идиот. Нет, не идиот. До штаба далеко, понадобится машина. А где ее взять? Правильно, в медсанбате всегда найдется какая-нибудь полуторка. Заодно попрошу Васильева по его каналам навести справки о Маше».

Составив план действий, Громов чуточку успокоился. Но все равно где-то в самых отдаленных тайниках мозга противно тренькала нехорошая мысль: «Записку передали утром. Батальон Маралова уже был в бою, а впереди — целый день тяжелейшего штурма. Удалось ли Маралову выйти из боя? Не сожгли ли его танк? И в пустяковую рану не верится. Не такой Маралов человек, чтобы из-за легкого ранения санинструктора бросить батальон. Нет, тут что-то не так…»

Громов гнал эти мысли, стараясь не подпускать к сердцу, иначе просто не мог бы сделать ни шагу. Покосился направо — рядом легко бежит лейтенант Ларин. Повернул голову влево — там тенью стелется Рекс.