Когда сорваны маски - Матс Ульссон

– Ну хорошо. Как Эмма?

– Все отлично.

– И чем вы с ней сегодня занимались?

– Расскажу, когда поостынешь немного.

– Прости, Арне. День был тяжелый.

Я рассказал ему о происшествии с мотоциклистами. Арне долго молчал, потом в трубке раздался его тяжелый вздох.

– Ну, мы с Эммой люди мирные. Куда мне до такого вояки, как ты!

– Рассказывай, – потребовал я.

– Для начала мы навестили одного старого редактора, моего бывшего коллегу, который якобы когда-то занимался твоей подругой, я имею в виду Вивеку Бьёркенстам. Голова уже не та, но я действительно что-то такое помню. Ты знаешь, что у Эдварда Бьёркенстама еще несколько лет назад был сахарный завод, и даже не один?

– Нет, впервые слышу.

Старик замолчал, потом опять вздохнул.

«Ну же, Арне, переходи к делу», – мысленно торопил его я.

– Он ведь одно время здесь жил, точнее, наезжал в Сольвикен из Стокгольма. Сейчас все сахарные предприятия продали датчанам.

– Ну и? – не выдержал я.

– Но Вивека появилась в наших краях задолго до сахарных заводов…

– И?

– Мы встречались с Хильдингом Круной, ему девяносто два года. Мне интересны старики, которые помнят что-то такое, чего не найдешь ни в каких документах, и вот один знакомый редактор дал мне адрес Хильдинга Круны. Я знал его раньше, но думал, он давно умер. А он, оказывается, живет и здравствует в доме престарелых в Эстра-Греви. Ну, мы, значит, и отправились навестить его…

«Ну давай же, Арне. Не мямли», – подбадривал я его про себя, хотя прекрасно знал, что, когда Арне начинает рассказывать, самое правильное не перебивать его и дать выговориться.

– А потом мы сидели в старом архиве «Треллеборгс аллеханды» и просматривали номера за шестьдесят третий и шестьдесят четвертый годы. Пыль там стоит столбом, а помещение не проветривается, так что я начал даже кашлять. Не знаю, что это было, простуда или аллергия… С летней простудой шутить нельзя…

– Что вы там нашли? – перебил его я.

– Тогда у Вивеки была другая фамилия, Йурт, и она возглавляла местных прозелитов.

– Прозелиты – кто это? – удивился я. – По-моему, какая-то секта.

– Можно сказать и так, хотя это больше по части политики.

– Продолжай.

– Одна милая девушка из редакции помогла нам сфотографировать статью. Она сняла копию и… как это… сканировала и выслала все на твой адрес.

Я тут же включил компьютер: действительно, в почте висело письмо из «Треллеборгс аллеханды».

– Да, сейчас посмотрю.

– В статье о Вивеке не так много, но она есть на фото. Конечно, тогда она была моложе, но, думаю, ты ее узнаешь.

На снимке, который прилагался к тексту, было пять человек: трое молодых людей и две девушки. Судя по подписи, все происходило на площади в Треллеборге. Очевидно, поздно вечером, потому что было темно. Двое молодых людей держали в руках факелы, третий – бумагу, он как будто выступал с речью. Все пятеро носили браслеты с изображением свастики.

– Ну что, узнал? – услышал я голос Арне.

– Узнал. – Фотограф снимал со вспышкой, и Вивека выглядела на снимке бледнее остальных. – Ну и что они там делают?

Я пробежал глазами короткий текст. Хильдинг Круна сообщал, что нацистская партия из Лунда вербует сторонников в Сконе. Все сухо и по делу, никаких эмоций. Современный журналист, конечно же, написал бы об этом с бóльшим чувством.

Но почему именно Сконе? Или им было на что здесь рассчитывать?

– Что ты там бормочешь? – снова раздался голос Арне.

– Так, говорю сам с собой.

– О… у этого собеседника ты получишь ответ на любой вопрос.

Очевидно, все происходило еще до знакомства Вивеки с Бьёркенстамом, потому что его на снимке не было.

– Видишь другую девушку? – спросил Арне.

– Мм…

Вивека была крайней справа, с другого конца стояла некая Анна Хэрд. Все пятеро выглядели уж очень серьезными, даже насупленными. Задание партии, это вам не в игрушки играть! Пусть даже такое незначительное, как вербовка сторонников на площади в Треллеборге. Очевидно, Хильдинг Круна услышал от них гораздо больше, чем написал.

– Она пропала, – продолжал Арне.

– Кто? – не понял я.

– Та, другая, Анна… нашел?

– Да.

– Вивека, как мы знаем, уехала в Стокгольм. В том же году, чуть позже, Анна вышла замуж за одного сконского графа… ну… из тех, кого у нас как собак нерезаных. Так говорил Хильдинг, по крайней мере. С тех пор она зовется Анна Хэрд аф Крунсиё. Граф давно умер, земля сдана арендаторам, а в графской усадьбе, поскольку Анна там не живет, устраивают конференции, свадьбы и тому подобные мероприятия… ну, ты знаешь.

– Так она, говоришь, пропала?

– Так, по крайней мере, утверждает Хильдинг.

Я терялся в догадках.

– Но зачем нам все это?

– Я не знаю, увлекался ли сам Хильдинг нацизмом, но он имеет представление о том, чем занимались в этой партии. Лунд, конечно, университетский город, и молодежь там образованная, но нацистский душок чувствовался там всегда.

– Я слышал об этом, – перебил его я.

– После этого Хильдинг много раз видел Вивеку и Бьёркенстама по телевизору, читал о них в газетах. Он думал, это осталось в прошлом. Но потом Анну Хэрд аф Крунсиё поместили в психиатрическую лечебницу где-то в наших краях, а не так давно ее оттуда забрали… и здесь начинается самое интересное…

– Кто забрал? – не выдержал я.

– А ты как думаешь?

Арне сделал ударение на слове «ты».

– А ты? – парировал я. – У меня такое чувство, что тебе это известно.

– Только между нами. Вивека Бьёркенстам.

Я так и застыл с разинутым ртом.

Я смотрел на фотографии из «Треллеборгс аллеханды» с ужасом и не без некоторого восхищения. Снова и снова вглядывался в эти лица. Сколько в них решимости, воодушевления и… злобы…

Тысяча девятьсот шестьдесят третий год. Эпоха молодежных бунтов, взлет поп-музыки. Что заставило этих молодых шведов примкнуть к отжившему свой век человеконенавистническому движению? И разве такой уж подвиг выкрикивать нацистские лозунги на площади, не встречая никакого сопротивления?

Их просто не воспринимали всерьез. Слишком свежа была память о Второй мировой, чтобы люди могли поверить в такое.

Должно быть, именно в этом все дело. Кто бы мог подумать, что нацисты будут иметь политическое влияние в Швеции полвека спустя? Какая наивность…