Две повести о любви - Эрих Хакль

…Всю дорогу они выкрикивали политические лозунги. Их все время били, но они продолжали выкрикивать.

…Каждого из них подвели к виселице. За виселицами, наискось, стояло рождественское дерево, огромная ель, возвышавшаяся над всем остальным. Горели электрические свечки. Начальник лагеря зачитал приказ, одобренный в Берлине. В соответствии с приказом заключенные, поляки Петр Пионты и Бернард Шверчина, а также имперские немцы Эрнст Бургер, Рудольф Фримель и Людвиг Весели, за попытку бегства, диверсионную деятельность и контакты с партизанами приговариваются к смерти через повешение. Приказ должен быть приведен в исполнение немедленно.

…Не успел еще начальник лагеря дать знак к исполнению смертного приговора, как Пионты и Шверчина выпрямились и закричали на всю широченную площадь, так громко, что было слышно в самых отдаленных уголках: «Niech żyje Polska! Niech żyje wolność!»[46]Нацистские палачи набросились на них и потащили к виселицам, не преминув и здесь осыпать их градом ударов кулаков и прикладов.

…По-моему, я стоял шагах в трех от происходящего. Я видел, как эсэсовцы в ярости совсем потеряли самообладание. Богер и Кадук надругались над уже повешенными. Били их по лицу, пинали ногами, тянули за ноги вниз.

…Я стоял сзади и не все хорошо слышал. Но, по-моему, один из них ударил ногой в лицо стоявшего перед ним эсэсовца, сам быстро сунул голову в петлю и тут же прыгнул.

…В этот момент Эрнст Бургер крикнул: «Долой фашизм! Да здравствует свободная, независимая Австрия!» А Руди Фримель поднял над головой связанные руки и выкрикнул: «Долой коричневую чуму! Да здравствует…» Его слова захлебнулись в хрипе, когда петля, накинутая эсэсовцем, затянулась на его шее. Потом подошла очередь юного Весели. Его последними словами были: «Сегодня — мы, завтра — вы».

…А мне кажется, это Руди крикнул: «Сегодня — мы, завтра — вы!» Четверо других славили Польшу, Австрию, Красную Армию. Офицер, красный от злости, хлестал их плеткой.

…Нас охватило чувство унижения, стыда и бессилия: ты ничего не можешь сделать. Было такое ощущение, словно они смотрят тебе прямо в глаза. У меня было впечатление, что именно Руди, стоявший неподалеку от меня, пристально смотрел мне в глаза. Потом ящик выбили у него из-под ног, веревка натянулась, несколько секунд тело конвульсивно дергалось. Я еще увидел язык, как он вываливается и становится все длиннее, широко раскрытые глаза, потом я уже ничего не мог различить.

…Все заключенные, которых построили на плацу, сняли после казни шапки.

…Я еще забыл сказать: на всех были старые штаны и драные рубахи, кроме Руди. Хайнц Дюрмайер, старший по лагерю, распорядился, чтобы ему в карцер принесли рубашку, которая была на нем в день свадьбы. Не знаю, было ли это последним желанием Руди. Только знаю, что его повесили в свадебной рубашке, вышитой розами. Его жена, испанка, так никогда об этом и не узнала.

7. ПОСЛЕ И ДО ТОГО

Тот выживший, которого незадолго до запланированного побега в августе 1944-го перевели в лагерь Нойенгамме, так что он лишь после освобождения в мае сорок пятого узнал о смерти Руди, принял к сведению тяжкую для него весть, как он выразился, «по-лагерному»: это случилось, тут плачь не плачь, ничем не поможешь; он тот самый, который вскоре после своего возвращения в Вену выступил с докладом об Аушвице, чтобы весь мир узнал наконец правду… ну и так далее.

Молодая женщина, что подходит к нему после доклада и спрашивает, не знал ли он случайно в Аушвице некоего Руди Фримеля.

Он, выживший, кивает.

Она, которая спрашивает: что стало с Руди?

И он, что ей отвечает: в конце декабря прошлого года Фримеля повесили на лагерном плацу.

Молодая женщина (которую выживший никогда не видел до этого и с которой никогда больше не встретится) судорожно всхлипывает и падает, ноги ее подкашиваются.

Брат выжившего подскакивает к молодой женщине, помогает ей подняться, уводит и отдает под чье-то попечение, а потом упрекает выжившего, как мог он так сурово обойтись с женщиной:

— У тебя что, сердца нет, души нет?

И выживший отвечает, как бы окончательно подводя черту:

— Кто был в Аушвице, у того душа до конца дней покрыта панцирем.

═ * * * ═

Франц Даниман, Марина Феррер-Рей, Эдуард Фримель, Норберт Фримель, Курт Хакер, Фердинанд Хакль, Ганс Ландауэр, Герман Лангбайн, Йозеф Майзель, Дагмар Остерман, Алоис Петер, Эрих Вольф. Это имена тех, кто доверил мне свои воспоминания. Четверо из них за это время уже умерли. Умерли и Леопольд Спира, поручивший мне записать эту историю, и Франсиско Комельяс, первым помогший мне в расследованиях, и Фернандо Эскрибано Чека, достойный любви, молчаливый муж Марины.

Музей «Аушвиц» и Архив документов австрийского Сопротивления также предоставили в мое распоряжение запротоколированные рассказы бывших узников Яна Дзёпки, Станислава Клодзиньского, Виктора Ледерера, Эрвина Ольшувки, Людвига Сосвинского и Альфреда Войцицкого. Они стали для меня серьезным подспорьем, как и документы созданного Гансом Ландауэром Архива австрийских борцов в Испании, а также информация Хулиана Эскрибано Феррера и соответствующие работы Германа Лангбайна, Дануты Чех и Лоры Шелли. Сборник рассказов Тадеуша Боровского об узниках лагеря вышел в переводе Веры Черной в немецком издательстве «Пипер», а документальная повесть Дженни Сприцер «Я была № 10291 — секретарша в Аушвице» — в издательстве «Ротенхойслер». Там можно прочесть следующее: «Эти фотографии свидетельствуют о том, что к 2010 году уже не останется людей, переживших Аушвиц». Все во мне противится этому прогнозу, и не только из-за его сомнительной даты.

_____________________

Die Hochzeit von Auschwitz. Eine Begedenbeit

Copyright © 2002 Diogenes Verlag AG Zürich

Alle Rechte vorbehalren

Свадьба в Аушвице. Случай из жизни

Перевод с немецкого Е. Турчаниновой

«Случай из жизни», — скромно сообщает Эрих Хакль в подзаголовке к своей повести, что характеризует и саму одержанную авторскую манеру австрийского писателя, как правило, предпочитающего оставаться в тени, предоставляя вести повествование другим. Хакль компонует устные и письменные свидетельства ныне здравствующих и уже ушедших из жизни персонажей, создавая из множества разных, подчас противоречащих друг другу воспоминаний насыщенный эмоциональный текст, в котором, впрочем, больше вопросов, нежели ответов.

Поведанная им история «Свадьба в Аушвице» была в какой-то мере известна немецкоязычному читателю и раньше — благодаря рассказам выживших узников лагеря смерти. Но больше похожая на чудо свадьба, являясь ключевым моментом повествования и давая название самой книге, скорее все же повод для автора, прослеживающего перипетии жизненного пути своего главного героя Руди Фримеля и пытающегося выложить мозаику чаяний борцов за безоблачное будущее, растоптанных сапогом национал-социализма, мозаику, в которой так и остались пробелы…