Лихая шайка - Евгений Сухов

Медвежатник аккуратно переложил деньги из сейфа в чемодан, и в это время за дверью со стороны сеней послышались голоса. Рука Поликарпа машинально скользнула в карман пальто, где неизменно покоился «наган». Столь раннее появление в доме хозяина никак не входило в планы Поликарпа. Да и само явление старика домой в столь ранний час было куда как странным. Митрофан, правивший пролеткой медвежатника, был наущен при любом подозрительном экипаже, приближавшемся к дому, тут же сообщать Поликарпу особым свистом. Никакого знака от кучера не последовало. Следовательно, можно было предположить, что Акимов явился домой пешком. Но что тогда заставило старьевщика прервать ежедневный моцион вдоль набережной Москвы-реки? Как следовало из недельных наблюдений Поликарпа за распорядком Акимова, старик всегда в определенный час вечером брал экипаж, доезжал до речки, гулял там пару часов, затем у Дорогомиловского моста подзывал первого подвернувшегося извозчика и возвращался домой. А дом его находился по ту сторону стены Китай-города. Близ Сухаревского рынка. Путь не ближний. В общем, вся прогулка занимала не менее двух – двух с половиной часов…

Скрип дверных петель, донесшийся из коридора, заставил медвежатника прервать рассуждения. Поликарп быстро огляделся. Спрятаться в кабинете было негде. Стол, пара стульев, небольшая софа, бюро в простенке между окнами – вот и вся мебель. Взгляд остановился на тяжелых гардинах, закрывавших окна. Учитывая, что старик туг на ухо, вполне можно было избежать лишнего шума. Пускать в ход оружие Поликарпу страсть как не хотелось. На выстрелы сбегутся соседи, а то и околоточный где-нибудь рядом окажется…

Поликарп толкнул дверцу сейфа и бросился к окну. Жесткий звонкий удар заставил его остановиться. Он обернулся. Дверца, вместо того чтобы захлопнуться, с лязгом отскочила от рамы, являя взору смотрящего опустошенное нутро несгораемого шкафа. Поликарп вернулся к сейфу и наскоро осмотрел замок. Собачку, как назло, заело. Времени, однако, не оставалось. В коридоре уже послышались шаги. Вскоре за самой дверью кабинета раздался голос Акимова с характерным картавым выговором.

Поликарп успел лишь прикрыть дверцу. Затушив свечу, он метнулся к окну. Дверь кабинета открылась.

– Дело вы замыслили непростое, Иван Афанасьевич. Таможенники в Оренбургской губернии – народ ушлый. Всю душу из вас вытрясут, прежде чем дело сладится. – Акимов переступил порог кабинета. – Там без надлежащих документов партию товару никак не пропустят.

– Ну, тут уж токмо на вас вся надежда, Савелий Борисович! Токмо на вас! – с жаром оборвал старьевщика гость Акимова.

Между занавесями был небольшой просвет, но чтобы увидеть что-либо, медвежатнику надо было переменить позу. А это было слишком опасно. Гардины колыхались при малейшем его движении. Поликарп лишь развернул дуло «нагана» в ту сторону, откуда доносились голоса.

Кто-то из собеседников выдвинул стул.

– Все продумаю, Савелий Борисович. – Собеседник антиквара, видимо, был человек темпераментный. Говорил он быстро и неразборчиво, проглатывая окончания слов. – Кто подлинный поповский фарфор от подделки отличить сможет? Никто! Только специалист-с. А где в Ориенбурге такие знатоки? Нет их. А что до бумаг касательно, о подлинности то бишь чашечек да блюдечек моих… То уж тут я на вас всецело рассчитываю, Савелий Борисович. А за товар я уже сам, так сказать, отвечаю. Можете не беспокоиться. Ну истинно поповский фарфор. Не отличишь ни в жисть.

Поликарп все же решил осторожно выглянуть из своего укрытия. Акимов сидел на стуле возле письменного стола. В руках было перо. За спиной у него стоял приземистый толстый человек в длинном не по росту сюртуке, доходившем ему чуть ли не до колен. Медвежатник перевел взгляд на сейф. Зияющий между дверцей и пазами черный зев время от времени высвечивало мерцающее пламя свечи. Но ни Акимов, ни его гость, по счастью, даже не смотрели в ту сторону.

Наступила пауза, во время которой слышно были лишь, как скребет по бумаге перо старьевщика. Сидел он, сгорбившись, низко склонясь над бумагой. Толстяк все пытался высмотреть, что же пишет Акимов, заглядывая ему через плечо, но из этой затеи ничего не выходило. Старик почти лежал на столе, закрывая собой написанное.

– И на кой ляд я только с вами связался, Иван Афанасьевич? – По характерному звуку, который издало перо старьевщика, он поставил под написанным подпись. Затем, распрямившись, сложил лист вдвое и повернулся к толстяку. – У меня ведь и без вас забот хватает. Да и состояньице у меня достаточное уже, чтобы во всякие авантюры на старости лет не пускаться. Надо было вам сразу отказать. А что, еще, пожалуй, и сейчас не поздно…

Старьевщик вдруг выдвинул ящик стола и быстро сунул туда письмо. Затем вытянул из-под воротничка рубашки засаленный шнурок, на котором болтался крохотный ключик, просунул ключ в скважину ящика и дважды провернул его.

Вздорный характер Акимова был известен всем, кто знал старого антиквара, но, видимо, не гостю старьевщика.

– Да это к-как же, Савелий Борисович? – задыхаясь от негодования, выпалил гость. – Вы мне уже свое «да» сказали… Извольте уж не отказать…

Поликарп видел, как старик подхватил со стола подсвечник и, тяжело опираясь на спинку стула, поднялся на ноги.

– Все, Иван Афанасьевич. И зачем я только моцион свой прервал?

Антиквар направился к двери.

– Да как же это? Так ведь нельзя над людьми издеваться! – Толстяк почти визжал. – Это что же произошло-то такое? Отчего же вы вдруг мне отказать-то изволили? Сначала «да» говорили, а тут вдруг – «нет», и все. – Гость несколько смягчил интонацию.

Забежав вперед Акимова, он преградил тому путь.

– Выручите вы меня! – просящее простонал он. – Потому как больше некому. Век помнить буду. В протекции вашей нуждаюсь. А что до вырученных средств касаемо, то тут за мной дело не станет. Все ваши усилия сполна окупятся, сами понимаете…

– А! – Старьевщик отмахнулся от собеседника, как от назойливой мухи.

Выудив из кармана пиджака скомканный носовой платок, он шумно высморкался, но выйти, однако, больше не пытался.

– Не погубите теперь, окажите содействие! Документик на фарфор страсть как нужен, – взмолился толстяк. – До тысячи на ваш счет отпишу. За одну только бумажку! Знаю, ведь знакомства вы водите такие, что любую бумажку можно при надобности выправить.

– Так ведь то не бумажка, а документ! Без этого документа вас арестуют. И за контрабанду – в арестантские роты! Почитай, и все дело! – медленно произнес старик, возвращая носовой платок в карман. – Это вам, Иван Афанасьевич, не отличить поповский фарфор от непоповского! Человек же мало-мальски разбирающийся подделку без особых хлопот определит…

– Знамо. Знамо, что так, – подхватил гость, хватая хозяина за рукав пиджака и увлекая его обратно на середину комнаты. – Так ведь таких, как вы, знатоков, свет больше не видывал. А вы сами вот сказали, что коли документ, то и пропустят партию… Знаете, что! Две тысячи за одну только бумажку вам даю! Только не откажите. У меня на эту операцию восемь тысяч припасено, Савелий Борисович. Все бумажечки наличностью в сейфе припрятаны. Как одна.