Люби меня, я бегу от тебя - Морган Монкомбл

ловит меня, обнимая за талию и прижимая к нему. Мой нос касается его носа, его дыхание согревает мои губы.

– Полагаю, парню, который каждый день тащится от того, что видит в зеркале, такое представить трудно.

Когда он отстраняется, я начинаю сожалеть о том, что сказала. Джейсон выгибает бровь, скрещивая на своей сильной груди руки:

– Кто сказал, что у меня нет комплексов? Или парни не имеют права сомневаться в своей внешности?

– Я этого не говорила.

– Вот и хорошо. Потому что было бы тупо.

С красными от унижения щеками я посылаю его куда подальше.

– У тебя идеальная фигура, и, исходя из этого, я делаю вывод, что у тебя нет комплексов.

– Я мог бы сказать тебе то же самое.

Я раздраженно рычу. Ладно, соглашусь, отстойно было так говорить. Комплексы – в голове, и, скорее всего, они есть даже у Кейт Мосс. К тому же совершенность была и остается чем-то субъективным.

– Тогда скажи сам. У тебя есть комплексы? – неверяще спрашиваю я.

Ответом мне служит тишина, а затем он вздыхает и отводит взгляд. Я не ожидала такой реакции. Как может парень вроде него быть не уверен в своем теле? Особенно учитывая то, что он кричит налево и направо о том, что самый красивый человек в мире.

Ой, погодите-ка. Это мне кое-кого напоминает…

Да пошло оно.

– Мне никогда не нравились мои бедра, – нехотя признается он. – Когда я был маленьким, люди говорили, что я слишком худой. И что они напоминают лягушачьи лапки.

Меня трогает его признание, и в то же время я чувствую вину за то, что повела себя как последняя дрянь. Кому, как не мне, знать, что за высокомерием может скрываться много боли.

– Мне твои бедра очень нравятся.

– Понятно.

Смутившись, я сглатываю слюну. Судя по всему, он не хочет долго это мусолить. Не зная, что добавить, я просто легко улыбаюсь ему и захожу обратно в примерочную.

Избегая своего отражения в зеркале, я снимаю комбинезон. Он падает к моим ногам, и в этот момент, не предупредив, ко мне заходит Джейсон. Я пячусь от него, закрывая руками голое тело. На мне остались лишь тонкие кружевные трусики, и они мало что скрывают.

– Какого черта ты делаешь? – дрожащим голосом спрашиваю я.

Я не ханжа и не скромница. Я привыкла раздеваться перед людьми. Но на этот раз темнота мне не поможет. Неоновый свет подчеркивает все мои недостатки, и у меня нет ни малейшего желания, чтобы Джейсон сидел в первом ряду.

– Прячусь от старушек, – признается он, незаметно выглядывая через щель занавески. – Продавщица видела, как я вошел. Уверен, она решила, что мы собираемся заняться всякими пошлостями…

– Сам виноват, нефиг было болтать со всеми подряд. А теперь – выметайся!

Он поворачивается ко мне и умоляюще смотрит, не отрывая взгляда от моего лица.

– Ну же, Зои… Не становись на сторону врага! Если хочешь, я закрою глаза, – добавляет он и, скрещивая ноги, садится в углу кабинки, закрывая лицо своими большими руками.

Я вздыхаю и угрожаю, что ударю его сумкой, если он нарушит свое обещание. Но, как ни странно, я ему верю. Поэтому я расслабляюсь и, подняв комбинезон, нормально его складываю. Все это время Джейсон сидит спокойно. По крайней мере, до тех пор пока я не протягиваю руку к своему лифчику.

Джейсон, нащупывая пол, встает и подходит ко мне, по-прежнему не открывая глаз. Замерев, я наблюдаю за ним.

– Джейсон.

Он не отвечает и просто встает рядом в самом центре примерочной. Его грудь так близко, что ткань его футболки болезненно задевает мои соски.

– Я сказал ровно то, что думал, – шепотом признается он. – Ты бесподобна, Зои. И меня убивает то, что ты думаешь иначе. Знаешь… думаю, что проблема лишь в прилагательных.

Я не понимаю, к чему он клонит. И я уже собираюсь сообщить ему об этом, как вдруг он поднимает подбородок и берет меня за руку. Его веки по-прежнему опущены, но мне кажется, что он смотрит мне прямо в глаза.

– Ты мне доверяешь?

Две недели назад он уже задавал мне этот вопрос. Тогда я без тени сомнения ответила «нет». На этот раз, сама себе удивляясь, я киваю, лишь затем вспоминая, что он меня не видит.

– Да.

– Отлично. Тогда возьми меня за руку и покажи каждую часть себя, которая тебе не нравится, объясняя почему. Обещаю, я не буду смотреть.

– И с какой это целью? Это тебе не «Голая красавица».

Его губы вздрагивают в сдерживаемом смехе. В итоге Джейсон говорит мне замолчать и следовать его указаниям. Первые несколько секунд я просто разглядываю его красивое лицо. Действительно ли это хорошая идея – признаваться в своих слабостях незнакомцу? В будущем будет так легко использовать это против меня…

Да вот только Джейсон – не незнакомец. Он был им тогда, в ту первую ночь в «Голуэй», но не сейчас.

Я сжимаю его руку в своей и медленно опускаю ее к своему не столь плоскому, как мне бы хотелось, животу. Где-то в горле перехватывает дыхание – настолько это тяжело.

– Мой живот. Потому что он толстый.

К моему большому удивлению, Джейсон опускается передо мной на колени, и его губы касаются голой кожи моего живота. Меня пробирает дрожью до самой глубины души.

– Прекрасный, – шепчет он мне в пупок.

Ко мне возвращаются бабочки, врываясь в мою грудь и ватные ноги. Как он может считать мой живот прекрасным?

Он ждет продолжения, и я веду его руку к своему боку, ближе к полному бедру.

– Мои бока. Они слишком жирные.

Я замечаю, что он незаметно мотает головой. Затем его ладони обхватывают меня за таз, поглаживая его, а дыхание проскальзывает по синему кружеву моих трусиков. Он поднимает руки к изгибам моей тонкой талии, а затем снова опускает их, и его короткие ногти впиваются в мою плоть.

– Чертовски горячие, – заключает он, облизывая губы.

Я наконец-то понимаю, к чему все это шоу. К каждому моему комплексу он привязывает новое прилагательное. Потому что красота непредсказуема. Потому что к словам нельзя относиться легкомысленно, им нельзя придавать негативный смысл. Почему «худой» связано с совершенством, а «толстый» – с изъяном?

Моя рука движется сама по себе, уводя его ниже. Я замечаю, как вздрагивают его веки, когда его пальцы проскальзывают вдоль моей промежности, останавливаясь на внутренней стороне бедра. Мне так стыдно за свой целлюлит и растяжки, которыми пестрит кожа, что я прикусываю губу.

– Мои бедра. Они дряблые и отвратительные.

Я игнорирую то, как удивленно выгибаются его брови от жестокости моих слов. Его пальцы пробегаются по их поверхности, словно он что-то ищет. Мое сердце пропускает удар, когда он находит растяжки.

Но он не насмехается. Вместо этого он нежно их гладит, проводит вдоль них пальцем, словно медиум, предсказывающий будущее по линиям на ладони. Я с трудом могу дышать. И еще сложнее это становится, когда их касаются его губы.

– Изысканные, – выдыхает он, один за другим целуя мои шрамы.

Черт подери. Я не свожу с него глаз, переполненная эмоциями. Он не убегает. Он вытерпел много моих безумств, и он все еще рядом. На коленях. Целует то, что я ненавижу в себе больше всего.

Прижавшись лбом к моему животу, он говорит:

– Я не стану говорить тебе, что ты не толстая. Не потому, что это так, а потому, что дело вообще не в этом. Даже если бы ты и была, то что с того? Да, у тебя есть бедра, бесподобные бедра, и за них хочется держаться, когда ты верхом на мне; да, у тебя есть целлюлит, но у кого его нет? Да, у тебя есть шрамы, но это значит, что ты все еще здесь. Твое тело – доказательство того, что ты выжила, а «толстый» – не значит «уродливый». Ты бесподобна, горяча, и, черт подери, мне необходимо тебя увидеть…

Я не даю ему закончить. Я хватаю его за плечи и поднимаю с колен, прижимаясь своим ртом к его рту. Не знаю, где