Спящие - Карен Томпсон Уокер

Секунду спустя он вспоминает о том, чего ему так недоставало во сне, – о ребенке.

Его пронзает острое желание увидеть дочь. Проверить, все ли в порядке.

Добравшись до колыбельки, Бен замечает неладное. Одеяльце сбилось, накрыв девочку с головой. Дрожащими руками Бен приподнимает край, и его затапливает волна облегчения. Грейси жива-здорова, немного вспотела, но продолжает сладко спать. А вдруг она бы задохнулась? Вдруг бы он сам не очнулся ото сна?

Постепенно у него зреет совершенно дикое, нелепое предположение. Или наивная фантазия? Словно все эти сны сродни путешествию во времени, видениям из будущего.

Раньше ему такое и в голову бы не пришло. Бен никогда не призна́ется, как сильно он изменился после рождения дочери. Как много готов принять на веру – или наоборот? В свете последних событий так трудно отличить, где правда, а где нет. В конечном итоге самое невероятное уже свершилось – разве младенец не истинное чудо света? Разве не вера в чудо помогла убедиться, что в разбухшем животе Энни и впрямь поселилось человеческое существо? Разве малышка в первые секунды не напоминала выходца с другой планеты? «Criatura», – вспомнилось тогда Бену. Так испанцы называют новорожденных. Существо. Туловище младенца покрывали шелковистые волосики. Шерстка, восторгалась Энни. Пушок, определил доктор. У нашей девочки есть шерстка, любила повторять Энни, будто дочка явилась к ним из потустороннего мира. Только родившись на свет, она сразу умеет дышать. Хвататься за палец. Чем, как не телепатией, объяснить то, что даже сейчас, когда Бен с тревогой просыпается посреди ночи, Грейси дает о себе знать коротким обнадеживающим всхлипом? Разве после такого можно с уверенностью отрицать сверхъестественное?

Утром раздается странный капающий звук – Бен в недоумении смотрит, как кофе течет со столешницы на линолеум. Он включил кофеварку, хотя кувшин остался в мойке.

Бен подогревает бутылочку, попутно размышляя о своем сне, и мало-помалу начинает верить – да, он никогда не скажет об этом вслух, но вдруг, вдруг, подобно коллективному бессознательному или экстрасенсорике, – вдруг в снах ему действительно открывается будущее?

Мы часто путаем мечты с реальностью, надежду с обманом, лучший мир с тем, каков он есть на самом деле. Взять, к примеру, детей – нам и в голову не приходит, что мы можем их потерять.

Поэтому, когда Грейси не просыпается в положенное время, Бен даже не помышляет о беде. Девочка сладко спит и выглядит совершенно обычно: розовые щечки, толстые губки, веки слегка трепещут. Посапывая, она сучит ножками. Все вроде бы в порядке, кроме одного: как Бен ни старается, она не открывает глаза.

– Просыпайся. – Бен берет ее на руки, такую теплую. Даже во сне стоит протянуть ей палец, и она схватит его крохотными ладошками. – Просыпайся, кисуля. – Он щекочет ей пятки, теребит щеки, брызжет водой в лицо – безрезультатно.

Не важно, сколько раз Бен представлял себе эту сцену, – его худшие опасения сбылись и затмили собой все вокруг.

Невозможно, невыносимо передать, каково это – утратить смысл жизни.

Позже Бен десять раз придумает и продумает, как можно было уберечь малютку от несчастья: например, не выходить из дома, раньше уехать из города или прорваться через кордон. Пока же он бессильно опускается на колени, словно перед молитвой или мольбой.

– Пожалуйста, – бормочет он, касаясь ее груди, точно в ней сокрыт магический талисман. – Пожалуйста, очнись.

В такие мгновения время действительно замирает, и обусловлено это неврологическим процессом, неоднократно подтвержденным на практике: в шоковом состоянии мозг работает быстрее и впитывает больше информации. Скорость нейронов зашкаливает, поэтому первые секунды кажутся еще мучительнее, чем они есть на самом деле.

Впрочем, не суть. Некоторые истории нельзя передать иначе как банальной, старой как мир фразой: разбитое сердце.

Той ночью Сара вдруг просыпается.

Может, от скрипа калитки. Или от хруста гравия на подъездной аллее. Или от короткого покашливания у входной двери.

Впрочем, пока все это лишь домыслы, колеблющиеся на уровне подсознания. Наверняка известно лишь, что сон как рукой сняло.

Сара слышит только, как в темноте монотонно капает кран, тихонько возятся котята, и еще один медленный метроном – ровное дыхание сестры на соседней подушке. Комната прогрелась от тепла их тел, личико Либби отчетливо различается в лунном свете. Однако Сара не может отделаться от неприятного ощущения, будто она совсем одна, будто Либби нет рядом.

Все из-за дыхания – сестренка дышит чересчур медленно. На сей раз домыслы подкрепляются неопровержимым фактом – Либби действительно спит как убитая. Не проходит и десяти секунд, а Сара уже тычет сестру пальцем в бок.

Либби мгновенно просыпается.

– Сдурела?

Спросонья голос у нее хриплый и недовольный, но Саре он чудится дивной музыкой. В темноте часто забываешь, что по ночам тревога становится сильнее.

Либби поворачивается на другой бок и начинает похрапывать.

На электронном циферблате загорается полночь, веки у Сары смыкаются. Ей почти удается задремать, как вдруг котята разом поднимают головы. Четыре пары ушей трепещут в одном направлении, словно улавливают некий зловещий звук, пока неразличимый для девочек.

Следом раздается отчетливый звон разбитого стекла.

Сара вскакивает с постели. Коты носятся как оголтелые. Сара трясет Либби за плечи.

– Вставай, – шепчет она. – Кто-то залез к нам в дом.

Дому минула сотня лет. Половицы сотрясаются от каждого шага. Забившись в шкаф, девочки припадают ухом к вентиляционной решетке. Внизу определенно кто-то есть.

Либби придвигается вплотную, Сара ощущает теплое дыхание на своей щеке, ощущает, как сестренка дрожит мелкой дрожью.

Скрип половиц сменяется чавканьем по липкому линолеуму. Некто пробрался на кухню.

Дважды хлопает дверца холодильника. Снова шаги. Потом грохот, как будто опрокинули стол. На заднем дворе истошно лает Чарли.

– Может, папа вернулся? – с надеждой спрашивает Либби.

– Вряд ли.

Под скрип петель дверцы кухонных шкафов открываются и с треском захлопываются. Раздается скрежет. Звяканье посуды. За короткой передышкой следует леденящий кровь скрип ступенек. Некто взбирается по лестнице. Очень быстро.

Дверь в спальню распахивается. Цокая когтями по полу, коты бросаются врассыпную. В шкафу Либби до боли стискивает руку сестры, ногти впиваются в ладонь.

Снаружи выдвигаются и задвигаются ящики. Падают вещи. К погрому периодически примешивается треск помех, как в приемнике или по рации.

В памяти оживают зловещие картины, которые так часто рисовал отец: кто-то проник в дом с целью причинить им вред. А вдруг это правительство, как в любимом папином фильме? А вдруг они решили поубивать всех, чтобы остановить эпидемию?