Страна приливов - Митч Каллин

— Это мой дом! Мой, слышишь, ты, предательница! Не зря люди говорят: яблочко от яблоньки далеко не падает! Каков папаша, такова и дочка!

А еще она обозвала меня шпионкой. Сказала, что я вечно лезу туда, куда меня не просят, да еще и подружек своих, маленьких соглядатаев, с собой тащу.

— Прячешься по кустам, подглядываешь, маленькая дрянь! Будешь теперь голодать, ясно? Ни куска больше не получишь, ни крошки, не жди даже!

— Но я ничего не сделала! — сказала я и заплакала. — Совсем ничего!

— Лгунья!

— Ничего.

Она схватила мое запястье и, уставившись на кукольную головку у меня на пальце, закривлялась, передразнивая меня:

— Я ничего не сделала, я ничего не сделала!

— Я ничего…

Шарюсь где ни попадя. Я и мои подружки.

— Я видела, как ты за мной шпионила!

Сначала пролезла на ее землю, потом в дом, а теперь и до маминой спальни добралась, да еще чем тут занималась.

— Вон отсюда, проклятая, и не приходи больше никогда!

Теперь я буду голодать. Исхудаю и умру. И меня больше не будет. Вот что она сказала.

— И этих с меня тоже хватит…

И она так тряхнула мою руку, что Стильная Девчонка пошатнулась и свалилась с моего пальца.

— Соглядатаев твоих, хватит с меня.

Она выпрямилась, шагнула к туалетному столику, открыла какой-то ящик и принялась в нем шарить.

— И не думай, что ты одна умеешь подглядывать, грязная девчонка...

Тут она повернулась ко мне и протянула вперед руку: на ее затянутом в митенку указательном пальце торчала головка с распущенными рыжими волосами, в которой я с ужасом узнала Классик.

— Вот она, назойливая тварь, — сказала Делл, поводя пальцем с надетой на нем Классик у меня перед самым носом, чтобы я лучше ее видела. — Это ты!

— Это мое, — всхлипнула я.

— Нет, — ответила Делл, — теперь уже нет.

Я почувствовала, как внутри у меня все перевернулось, а по низу живота резанула такая боль, как будто Классик вырвали из меня с мясом.

— Она моя, а тебя я ненавижу! — завизжала я. — Ненавижу, ненавижу!

Ненавижу!

Услышав эти слова, Делл вдруг растеряла всю свою ярость и застыла на миг в недоуменном молчании; пораженная, она опустила руку, и Классик скрылась у нее в кулаке.

— Что за ужасные вещи ты говоришь! — сказала она, не на шутку, судя по ее голосу, обиженная. — Разве можно говорить людям такие страшные слова!

Еле сдерживая слезы и шмыгая носом, я смотрела в ее озадаченное, раздраженное лицо. И тут Диккенс заколотил по полу пятками, а его руки заходили вверх и вниз, как цепы. Он больше не стонал, а когда я на него поглядела, то увидела, что он лежит на спине и бьется в страшных судорогах; между его сжатыми зубами пузырилась слюна, лицо каменело всякий раз, как новый спазм сотрясал его тело, а в промежутках он хватал ртом воздух и плевался.

— Посмотри, что ты наделала! — выкрикнула Делл, бросаясь к нему. — Посмотри!

Она насильно открыла ему рот, всунув два пальца в горло, — Классик, которая сидела на одном из них, снова скрылась из виду, провалившись в другую дыру. А я никак не могла понять, что она такое делает, почему говорит, что я в чем-то виновата, а сама пытается задушить Диккенса моей же кукольной головкой. Все, на что у меня хватило соображения, это встать и бежать, пока она не запихала те же два пальца мне в рот, насильно раздвинув губы. Поэтому я схватила с пола колпак и вскочила на ноги.

Без него тебе не жить, мелькнула у меня мысль. Без него пчелы точно закусают тебя до смерти.

— Злая! Злая девчонка!

Но я была проворна, куда проворнее Делл. Я снова стала призраком и скользнула мимо ее вытянутых рук, мимо затянутых в митенки пальцев, понапрасну хватавших воздух.

— Ужасный ребенок!

Не помню, как я вырвалась из логова ведьмы, как пролетела по тропинке мимо дыры, в которую провалилась Классик. Не помню, как выпустила из пальцев сетчатый капюшон и он упал позади меня на дорогу. Не помню, как перелезала через рельсы. Не помню, как отпирала дверь Рокочущего. Не помню, как с ревом рассказывала отцу о том, что случилось.

Зато я помню, как плакала, рыдала чуть ли не несколько часов подряд; все отцовское одеяло промочила. А когда слезы наконец кончились, я, сотрясаясь от рыданий, вся в губной помаде, с разрывающимся от боли животом и сбитыми от быстрого бега ногами, прижалась к нему, обхватив его неподвижное тело в надежде, что он защитит меня от Делл.

— Я ничего не сделала, — твердила я как заведенная. — Ничего. Только поцеловала Диккенса, и все. Я ничего не сделала.

Бедный мой муж, думала я. Бедняжка Классик, бедная слепая Стильная Девчонка. Она до всех вас добралась. Я следующая. Меня она ненавидит. А когда узнает, что белка убежала, то наверняка меня убьет. А потом повесит мою голову у себя в гостиной или поставит на полку в сарае.

Но деваться мне было некуда. Ночью на чердаке и вокруг дома, в зарослях сорго, копошатся болотные люди с королевой Гун-хильдой во главе. И Делл выходит и бродит по округе по ночам, в этом я была уверена. И сколько я тут протяну? Пока не наступит ночь и пчелы не лягут спать? Тогда-то она и придет за мной. А сейчас она в своем логове, набивает Диккенса проволокой, может статься, и дожидается ночи. Вот тогда-то она и явится со своими мешками и ведрами. Вломится в парадную дверь с криком: «Грязная, грязная девчонка!»

Поэтому я лежала рядом с отцом и молилась о том, чтобы найти что-нибудь поесть и место, где можно было бы спрятаться. Я представляла себе города и замки на дне моря, людей, которые живут в них, и думала: мое место среди них. Там я, может быть, встречу Классик, а еще Диккенса и Стильную Девчонку. А мой отец уже давно вымечтал себе дорогу туда, в этом я не сомневалась. Ах, если бы можно было уснуть и оказаться там. Может быть, если закрыть глаза покрепче и постараться изо всех сил, то в следующий раз я открою их уже внутри сна.

Главное, постараться, закрыть глаза и задержать дыхание, — постараться, — я так и не поняла, когда последний вздох покинул мое тело. Последнее, что я слышала, засыпая, было биение моего собственного сердца, и я поняла, что отлив поглотил меня и засасывает на дно океана, а Рокочущий остался позади. Надо мной померк полуденный свет; это, наверное, волны поднялись так высоко, что закрыли солнце. Мое воображение еще не отключилось полностью, какой-то заповедный уголок продолжал работать, пытаясь постичь причины, по которым я вместо Дании оказалась в Техасе, но ничего путного из этого не получалось. Я точно знала одно: с того первого дня, когда я оказалась в Техасе, куда приехала из Лос-Анджелеса после того, как моя мать отдала концы, рядом со мной никого не было. А потом я увидела себя — как я плыву одна в огромной водной пустыне, погружаясь все глубже и глубже, точно монетка, брошенная в пучину Столетнего Океана, или Алиса, которая летит через кроличью нору, оглядываясь по сторонам и думая, что же будет дальше.