Страна приливов - Митч Каллин

Конец света был пурпурным, он расцвел в моем сне, точно ирис или роза, и от его грохота закладывало уши; вдруг его лепестки оторвались от стебля и разлетелись в разные стороны, как фейерверк. Но может быть, я уже не спала, а только что пошевельнулась рядом с отцом, готовая окончательно проснуться, когда взрыв внезапно потряс Рокочущий до самого основания с такой силой, что лампа упала с тумбочки рядом с моей кроватью, окно на лестничной площадке разлетелось вдребезги и — как я потом обнаружила — все осколки до единого влетели внутрь и рассыпались по половицам.

Потом с умопомрачительной быстротой и страшным, ни на что не похожим грохотом прямо перед домом начала разворачиваться картина разрушительных последствий взрыва: колеса скрипели железом по железу на рельсах, рассыпая искры, пассажирские вагоны опрокидывались, металл лязгал о металл, земля дрожала; и вдруг все стихло, и только поднимавшийся к небу столб коричневой и белой пыли указывал место катастрофы.

Нет, это еще не совсем конец света, подумала я, это всего лишь конец акулы-монстра. Но я не могла убедиться в этом, оставаясь в спальне, или на первом этаже дома, или даже на крыльце. Окончательно я уверилась, только когда вышла на пастбище, где следы схода поезда с рельс были очевидны: один перевернувшийся вагон раздавил в лепешку автобус, другой валялся прямо посредине лужайки Делл. Лучи угасающего солнца прорывались сквозь облако пыли, играли на серебристых обломках крушения, так что казалось, поезд целиком завалился набок, рассыпав вагоны, которые теперь загромождали пути насколько хватало глаз.

И тут в тишине, последовавшей за грохотом катастрофы, до меня дошло, что Диккенс и впрямь убил акулу-монстра, а значит, он жив, он вырвался из цепких пальцев Делл. Сейчас он, должно быть, отсиживается на дне внутри «Лизы», и, если я сяду и подожду немного, он меня обязательно найдет. Он выйдет мне навстречу из облака пыли, хлопая своими вьетнамками, сдвинув на затылок очки, вытянув губы для поцелуя. И когда тишина уступила место встревоженным голосам пассажиров, перекликавшихся внутри вагонов, а потом оглушенные взрывом мужчины, женщины и дети стали выбираться из обломков крушения наружу, я стала искать его, всматриваясь в лица тех, кто неверными шагами ковылял в мою сторону.

Сначала таких было совсем немного; примолкнувшие и внешне совершенно не пострадавшие люди опускались на землю, держа спины прямо, как будто садились на стулья; лица у них были ошарашенные. Но постепенно толпа стала прибывать, из вагонов сами или с чужой помощью выбирались раненые и контуженные. Одна молодая женщина с грудным ребенком на руках прижимала ко рту окровавленный платок, пожилой мужчина напротив нее в недоумении разглядывал сплющенный автобус и не переставая тряс головой, его левая рука безжизненно висела. Многие умоляли помочь, просили воды, некоторые жаловались на пыль. То и дело до меня доносился плач, а иногда крики. Казалось, хаосу, который воцарился над местом катастрофы, не будет конца. Люди бегали взад и вперед по насыпи, громко звали друг друга в зарослях сорго и лисохвоста.

— Малышка, ты не ранена? — сказала какая-то женщина. Она сидела неподалеку, обхватив одной рукой сумочку. — С тобой все в порядке?

Сама она, не считая царапины на щеке и растрепанных волос, кажется, совсем не пострадала. Но в глазах у нее стояли слезы, голос, когда она обращалась ко мне, дрожал, и еще я заметила, как свободной рукой она рассеянно обрывала головки колокольчиков и, прежде чем бросить их на землю, стискивала так сильно, что от них оставались только смятые лепестки.

— Я есть хочу, вот и все, — ответила я ей. — Я спала.

Тут она мигнула, как будто разбуженная моими словами:

— Подожди-ка, у меня кое-что есть. — Она открыла сумочку, вытащила оттуда апельсин и спросила: — А ты едешь одна или с кем-то?

Я пожала плечами.

— Не знаю, — ответила я, и в животе у меня заурчало, когда она начала чистить апельсин. — Диккенс, наверное, придет и заберет меня, я так думаю.

Я смотрела, как она ловко крутит в пальцах апельсин, ногтями поддевая и снимая кожуру. Потом дрожащей рукой она протянула мне фрукт, и я немедленно впилась в него зубами.

— Твоих родителей в поезде не было?

Не переставая жевать, я отрицательно покачала головой.

Лицо женщины задергалось. Я не поняла, что она делает — хмурится или улыбается. Она пододвинулась ближе, обхватила меня рукой за плечи и прижала к себе.

— Все случилось так быстро, — сказала она, кивнув в сторону перевернутых вагонов. — Нам с тобой повезло, слава богу.

Очень повезло. Но никакого везения я не чувствовала; мне ужасно хотелось есть. И я продолжала жевать апельсин и вглядываться во все увеличивавшуюся толпу на пастбище, ища среди хмурых людей лицо Диккенса. Я пыталась представить, как мы встретимся снова и как я буду радоваться, убедившись, что он жив и здоров.

Здравствуй, Капитан. Ты убил акулу. Я тебя люблю.

И тут я увидела женщину, которая, как тот старик с неподвижной рукой, казалось, впала в оцепенение. На ней был синий купальный халат, волосы прикрывала прозрачная пластиковая шапочка для душа. Когда она обернулась — а она все время неистово вертела головой туда-сюда — и я разглядела ее лицо в облаке подсвеченной закатом пыли, меня охватил ужас.

— Делл, — пробормотала я с набитым ртом и, не думая, что делаю, еще раз надкусила апельсин.

Она громко звала Диккенса, обшаривая взглядом толпу. Я видела, что она боится. Ее пальцы теребили край халата, лохматые шлепанцы мяли колокольчики. Она была так близко, что, побеги я, она наверняка бы меня заметила.

Оставайся, где ты есть, подумала я. Не твори разбоя здесь.

И не будь у меня набит рот, я бы и через плечо поплевала.

Но за тот короткий миг, пока я обдумывала возможность бегства, Делл сорвалась с места и заспешила к рельсам, расталкивая толпу. Потом она исчезла, затерялась среди обломков.

— Все хорошо, — говорила тем временем женщина. — Мы уцелели. Теперь позаботимся друг о друге, что скажешь? Я довезу тебя туда, куда ты ехала.

Я хотела сказать ей, что мне некуда ехать. И сказала бы, но тут прилетели светлячки. Дюжины крохотных огоньков зажглись одновременно и поплыли у нас над головами — мелькнет, исчезнет, снова мелькнет и снова исчезнет, — подмигивая сквозь густую пыль, оживляя своим неверным светом все пастбище.

— Они такие красивые, — сказала я.— И они мои друзья. У них есть имена.

И на мгновение я забыла, зачем пришла на пастбище. Я вообще почти все забыла. Положив голову женщине на грудь, я устроилась поудобнее и прикончила апельсин, облизала губы, чувствуя сладость во рту и липкий сок на подбородке, а потом, удовлетворенная, стала смотреть на светлячков, которые приветствовали ночь.