Дорога соли - Джейн Джонсон

— Вы знаете, что это такое, можете прочитать? — повернувшись к Таибу, поинтересовалась я.

Он покачал головой.

— Это письмо называется тифинаг, особый алфавит языка тамашек, им у туарегов до сих пор пользуются женщины. Могу ли я прочитать это? — Таиб снова покачал головой. — Моя семья имеет туарегские корни, но все, кто мог бы читать подобные надписи, давно в могиле.

— А ваша бабушка?

Я заметила, что старуха тянет шею. Ей тоже любопытно было узнать, что мы такое обнаружили. Глаза ее были широко раскрыты, словно она что-то такое знала, но предпочитала держать при себе. Потом Лалла Фатма подняла руки, словно предохраняя себя от злых сил, повернулась и вышла. Мы смотрели, как она нырнула в низенький дверной проем, вышла во двор и пропала из поля зрения.

После тяжелого признания Мариата стала избегать Амастана. Девушка не знала, что ему сказать. Почему она не могла найти нужных слов, никак не откликнулась на огромную жертву, когда он раскрыл перед ней душу? Какой же она тогда поэт, хуже того, что за женщина? Судя по взглядам, которые молодой человек бросал на нее и тут же отворачивался, ее нежелание разговаривать с ним принесло ему новую боль. Тень Манты всегда маячила между ними. Мариата пыталась представить, какой она была. Должно быть, живой, уверенной в себе. Конечно, красивее многих, немного своенравная, из тех, кто не боится поцеловать молодого человека, если он ей нравится, готовая доверить ему свое сердце, даже едва его зная. Словом, Манта очень походила на нее. Придя к этому выводу, она тем более не могла подойти к Амастану. У нее возникло странное чувство, что это было бы в каком-то смысле предательством по отношению к погибшей девушке и к их трагической любви.

Где-то через неделю Амастан с группой охотников отправился на север поискать дичи для свадебного пира в честь новобрачных Лейлы и Хедду. В первые несколько дней Мариате было даже легче, ничто не напоминало о его постоянном присутствии. Потом она так по нему соскучилась, что ей казалось, будто сердце ее превратится в камень, если она вскоре не увидит его. Словно в отместку за эту тоску по нему, по ночам ей стала сниться Манта, и Мариата всякий раз просыпалась в холодном поту. Она слышала ее голос, видела обезглавленное тело, которое двигалось само по себе, а голова катилась у ног. Из окровавленного рта торчал тот самый амулет, который Мариата теперь носила на груди.

Однажды утром к ней пришла Рахма, присела рядом, принялась месить тесто для тагеллы и сказала:

— Что-то у тебя усталый вид, доченька.

Мариата призналась, что плохо спала.

— Ночь была очень жаркая, — согласилась Рахма и слегка усмехнулась.

Мариата поняла: та догадывается, что дело тут не только в этом. Старуха опять заговорила о том, что Амастан собирается снова пойти по соляному пути.

Девушка с силой шлепнула ладонью по тесту и заявила:

— Не думаю, что твой сынок еще хотя бы раз отправится с караваном.

Рахма перестала стряхивать пыль и песок с камня, на который собиралась вывалить тесто, внимательно посмотрела на Мариату и спросила:

— Что он тебе говорил? Сын уже рассказал про Манту?

Даже звук этого имени был для Мариаты как нож в сердце… Но она промолчала. Если даже она что-то и знает, то говорить об этом не имеет права.

Но Рахма продолжала:

— Я считаю, нам с тобой надо все разузнать, но спрашивать должна ты. У него всегда имелись от меня какие-то тайны, даже в детстве. Когда сыну было пять лет, дядя подарил ему ножик, и он прятал его в песке за шатром, пока я не обнаружила и не отобрала. Однажды Амастан играл с большими мальчиками и повредил колено, а мне ни слова, гордый был, да и боялся, что не пущу его больше к ним. Кровь залила штанишки, а он целую неделю скрывал это, пока ткань не срослась с раной. До сих пор шрам остался. — Она печально вздохнула. — Ради нас обеих обещай, Мариата, что все узнаешь.

Девушка бросила на нее любопытный взгляд.

— А почему ты просишь об этом меня?

— Я же видела, как ты на него смотришь, — ответила старуха и махнула рукой, не давая Мариате возразить. — Мы с тобой любим его. Когда он вернется, я помогу тебе, ты — мне, и Амастан получит от нас все, что ему надо.

— О чем ты говоришь?

Сузив глаза, Рахма посмотрела на Мариату.

— Он останется с нами здесь, женится и снова станет человеком. Семья даст ему надежду. Она очень нужна сыну, чтобы зажить по-новому.

— Не думаю, что он готов к этому, — осторожно произнесла Мариата. — Со мной или с кем-то еще.

— Тогда нам придется позаботиться о том, чтобы события не застигли его врасплох, — поджав губы, сказала Рахма.

На свадьбу стали съезжаться гости со всей округи, даже из Тафадека и Иферуана, далеких оазисов, расположенных на территории Нигера. Прибывали многочисленные тетушки со своими детьми, братья и дядюшки, старые друзья. Хозяева позаботились о том, чтобы разместить и накормить всех, зарезали лучших коз и кур, хотя пожилые люди их уже не ели, для них это было табу. В качестве сладостей приготовили особо изысканное угощение: саранчу, обсыпанную сахаром.

Через несколько дней вернулись охотники и привезли кроликов, диких пятнистых кур, во множестве водившихся среди холмов, и двух газелей, которых они загнали на плато неподалеку от селения. Немолодой уже баран, которого приготовили на заклание, заклеймив ему ухо на случай, если добытчики вернутся с пустыми руками, временно был помилован. Мужчины в деревне отпускали шуточки по этому поводу, а один из них повесил ему на шею кожаный амулет в знак того, что скотине повезло, ей улыбнулась барака, то есть удача. Все веселились от души, не считая Рахмы с Мариатой, поскольку Амастан еще не вернулся. Охотники сказали, что он отправился по своим делам, но не сообщил, куда именно.

Мариата пыталась отвлечься, включилась в приготовления к свадьбе, но мысли и сердце ее были далеко. Все утро она одну за другой выпекала лепешки: замешивала тесто, клала его на нагретый солнцем хлебный камень и поддерживала огонь в костре, пока от него не оставались светящиеся уголья. Потом девушка сгребала их в сторону, клала тесто в горячий песок и засыпала его угольями. Главное здесь — вовремя перевернуть хлеб. Работа требовала сосредоточенности. Пусть отсутствие Амастана и оставило у нее в груди невосполнимую пустоту, но она делала все аккуратно, тщательно и заслужила похвалу даже от иссохших от времени старух, которые уже полвека выпекали свадебный хлеб.

Днем, когда стало слишком жарко, чтобы готовить еду и даже двигаться под палящим солнцем, женщины разбрелись по шатрам поспать, посплетничать, примерить наряды и украшения для предстоящего вечера, подкрасить глаза и приготовить хну. Мужчины же укрылись в тени деревьев на другой стороне селения.