"Тигры" в грязи. Воспоминания немецкого танкиста - Отто Кариус

Я быстро вырвался вперед и достиг теснины раньше всех. У нас было не самое лучшее настроение, когда мы пробирались туда. Русские могли сбрасывать на нас из траншей и с верхнего края теснины кумулятивные заряды, прилагая к этому совсем небольшие усилия. Каждому из нас приходилось контролировать остальных, чтобы избежать большой толчеи. Однако мы прибыли к гребню без проблем. Два танка повернули налево у подножия «еврейского носа». Они последовали по дороге, пролегавшей по диагонали по склону к гребню, и достигли края лесного пятачка, на другом конце которого мы располагались. Но стоило мне только высунуть нос из-за гребня, как мимо меня пролетел приличного размера снаряд. Это заставило благоразумно оставаться на обратной стороне гребня. Позднее я обнаружил, что русские установили самоходные орудия и артиллерию перед дальней стороной склона. Они полностью господствовали на гребне. Любое продвижение вперед было самоубийственным. Кроме того, мы достигли своих прежних позиций. Их нужно было только занять. Однако наша пехота была за километры в тылу от нас и, кажется, спала. Во всяком случае, за весь остаток дня я не видел ни единого пехотинца.

Тем временем главные силы батальона подошли к нам справа. Несмотря на то что я поддерживал радиосвязь с батальонным командиром, он угодил противотанковым снарядом между верхней передней наклонной броневой плитой и башней моей машины. Снаряд сбил нам темп движения. Попади он чуть левее, наверное, никто из нас даже и пикнуть бы не успел. К счастью, он, наконец, узнал нас, и дело окончилось одним ударом. Он просто не мог взять в толк, как я успел так быстро добраться до цели.

Лейтенант Науманн, новый человек в батальоне, который в первый раз шел в бой, на большой скорости ехал впереди боевой группы справа. Он стоял высунувшись из башни по самую пряжку ремня. Такая бравада не имеет ничего общего с храбростью. Самоубийственное безумие. Жизнь всего экипажа также была безответственно поставлена на кон. Я немедленно переключился на частоту его роты и стал непрестанно передавать, чтобы он ехал медленнее и был более осторожен. Когда и это не помогло, я сообщил ему точное расстояние, которое оставалось проехать до того момента, когда русские его увидят и подобьют. В конце концов, мне было видно все, и я знал, насколько далеко вперед мы могли безбоязненно проехать.

Но Науманн не слышал или не хотел меня слышать. Он доехал до того места, которое я обозначил, и сразу же получил сокрушающий прямой удар. Его танк на некоторое время пропал из виду. Его экипаж стал единственным в нашем батальоне, отмеченным как пропавший без вести; никто из находившихся в танке не вернулся. Ни один из нас не приближался к «тигру», потому что он был в эпицентре чрезвычайно интенсивного огня противника. Как мог командир так безрассудно пожертвовать своим экипажем! Сколько ни думал, так и не смог понять действий этого молодого товарища по оружию.

Недавно 3-я рота получила нового командира, гауптмана Леонара. Нам повезло, потому что Леонар был таким человеком, которого каждый хотел бы видеть своим ротным командиром. Я чрезвычайно ему благодарен. Он всегда помогал мне, «маленькому лейтенанту», когда я хотел убедить командира в чем-либо, что было необходимо для роты.

И вот мы уже были на гребне холма, ожидая нашей пехоты. На самом деле ожидали только оптимисты, потому что пехота обычно не шла вслед. Если мы хотели, чтобы она шла с нами, то брали ее с собой во время наступления. Во всяком случае, среди пехотинцев было столько раненых, что у них не хватило сил, чтобы удерживать позицию в течение ночи. Русские вели огонь со все возрастающей интенсивностью и точностью — вероятно, их наблюдатели сидели в окопах позади нас с левой стороны. Они и не помышляли сдаваться в плен. Что нам было с ними делать?

Так что мы теряли один танк за другим, особенно в группе справа, которая находилась в еще более неблагоприятной позиции, чем мы. Фон Везели, который все время был нашим соседом справа, на дальнем краю маленького лесного пятачка, вскоре сообщил, что противотанковая пушка повредила башню его машины и она потеряла боеспособность.

Фон Везели выдвигался, чтобы вступить в бой с противником и дать нам короткую передышку. Однако русские были точны и даже не дали ему произвести выстрел. Он только высунул нос из-за гребня, как услышал донесение о том, что бьет орудие. После того как четыре танка соседней справа группы, один мой и танк Везели были выведены из строя, командир отошел с оставшимися своими «тиграми», чтобы захватить пехоту. Я должен был удерживать гребень столько, сколько понадобится.

Днем мы еще могли это сделать, даже видя, что русские постоянно наращивают силы и начинают беспокоить наши тылы. У нас не было бы ни единого шанса ночью. С наступлением темноты и не ожидая инструкций решил отойти по теснине. Ни один здравомыслящий человек не потребовал бы, чтобы я оставался там на ночь всего с тремя боеспособными танками или попытался бы пробраться назад по теснине в полной темноте. Мы прошли этот опасный район без происшествий, а по пути подобрали экипаж лейтенанта Эйхорна. Его машина не заводилась, и никто не обратил на это внимания. Это означало, что еще один «тигр» оставался на открытой местности, что было поистине печальным финалом наших усилий.

Прибыв на исходную позицию, я обнаружил, что ни у кого из пехотинцев не возникало мысли двигаться вперед в ту ночь. Так что я был вполне доволен своим решением не оставаться там дольше. Майор Шванер не выдвинул никаких возражений и, наверное, понял, что я был прав, когда выражал недовольство и ворчал утром. Каждому приходится платить высокую цену за приобретение опыта.

В ранние утренние часы следующего дня мы доставили нашу пехоту на расстояние в половину пути от «еврейского носа». Солдаты образовали там стрелковую цепь и могли без проблем занять старые позиции. Местность была довольно ровная, но местами поросшая лесом, что давало неплохую возможность оставаться незамеченными.

Налево от дороги, ведущей к «еврейскому носу», на расстоянии около 800 метров находилась гряда холмов, которая пролегала параллельно по отношению к нам. Там атаковали русские. В бинокль мне было видно, что шел рукопашный бой, и я не мешкая открыл по противнику фланговый огонь. Это немного помогло нашим ребятам.

Цепи русских скатились в лощину напротив и влево от нас. Они были примерно в километре от нас, и их хорошо было видно сверху. Русские двигались настолько неосмотрительно, что нам пришлось сделать несколько выстрелов, чтобы заставить их быть более осторожными. Их дерзость часто просто поражала. Среди бела дня они выезжали со своими тягачами, артиллерийскими орудиями и автоприцепами с боеприпасами на открытые места переднего склона, как будто нас вовсе не существовало! Мы дали им спуститься достаточно далеко вниз, так, чтобы они не могли быстро исчезнуть за гребнем, а затем обстреляли их. Расстояние было слишком большим для точного попадания, и водители успели спастись, прежде чем мы сожгли их транспорт и тракторы.

Русские поняли, что мы перебазировались, и воздержались от атаки в тот день. Было ясно, что они собирались укреплять свои позиции на «еврейском носе». Они, конечно, могли предполагать, что мы атакуем во второй раз. В конечном счете захват этих «фортификаций» был для нас абсолютно необходим. В противном случае полосу обороны слева и справа от нас удержать было невозможно. Возвышенность, которую мы потеряли, была абсолютно господствующей над местностью, и ее следовало отбить во что бы то ни стало.