Урочище Пустыня - Юрий Сысков

на улицу. Потом, правда, разрешила забрать вещи. Он бесконечно долго копошился, разбирая поломанные Идой удочки, и это окончательно вывело ее из себя. Сначала она выкинула за порог его «нераздвоенные копыта», потом вытолкала и его самого.

Он не стал спорить, хотя и не понял, что это было. Во-первых, квартира принадлежала ему. А во-вторых, он действительно ходил с друзьями на футбол. Но возражать не стал. Иде ведь тоже надо где-то жить. И дочери, которая всегда принимала сторону матери. Приняла и сейчас. Вот и пусть живут. Он не будет им мешать, не снимая при этом с себя обязанности помогать им…

Потом он развелся. Но даже в ЗАГСе Ида продолжала ревновать — безумно, яростно, самозабвенно. Он отнесся к этому философски. «Не всем достаются Афины Премудрые, Василисы Прекрасные и добрые феи». Хотя когда-то она, как ему казалось, органично сочетала в себе эти ипостаси, эпитеты и достоинства.

Но когда теряешь ту, ради которой был готов разбиться в туркменскую лепешку или раскататься в армянский лаваш тебя неизбежно настигает поразительная легкость бытия. Как после ампутации души, когда в грудной клетке вовсю свищет ветер…

Пойдя через семейный ад с Идой, он с некоторых пор испытывал потребность в женщине такого типа, о котором один философ презрительно говорил — коровы. Спокойная, хозяйственная, чадолюбивая, с большим теплым выменем… Не то, чтобы он целенаправленно искал такую. Но роковых, феерических, сногсшибательно красивых особ теперь старался избегать…

С минуту-другую он прислушивался к тишине. Было так тихо, что даже сон бежал от нее прочь. Так тихо было, наверное, до сотворения тишины…

Баба Люба еще спала. Он не стал ее будить и, вспомнив навыки передвижения по тропе разведчика, бесшумно вышел из избы.

Урочище, окутанное утренним туманом, еще не проснулось. Дремали деревья, сонно баюкающие на своих ветвях мирно почивающих лесных духов, дремала речка, журча себе что-то спросонья, дремал бивуак Полковника, дремал лагерь Петровича. Даже вновь установленный на пригорке березовый крест с криво посаженной каской имел вид часового, уснувшего на посту.

Вдруг где-то рядом неожиданно раздалось: ку-ку. С возрастом, как он успел заметить, кукушки стали все чаще задумываться. Паузы становились все длиннее. В такие мгновения его прошлое укладывалось кольцами, проявляясь будто на свежеспиленном пне, и устало шевелилось в нем обрывочными, полузабытыми воспоминаниями, сполохами угасшего счастья и несбывшихся надежд.

Кукушка замолкла на четвертом повторе.

Краем глаза он уловил едва заметное движение на запруде, от которой его отделяло не более трехсот метров. Садовский вгляделся и опешил: по воде, аки по суху от берега к берегу, почти не перебирая ногами шел не шел, скорее плыл старик — судя по всему, блаженный Алексий. Видение было настолько отчетливым и до того скоротечным, что даже не успело отпечататься в его сознании и теперь он не смог бы с уверенностью утверждать — было это на самом деле или ему только почудилось. Пораженный, Садовский приблизился к запруде, но юродивого уже не увидел — его и след простыл. Не осталось ничего — ни кругов на водной глади, ни туманных завихрений над ее поверхностью, ни шорохов в прибрежной растительности.

Зато теперь его взору открылось другое, не менее завораживающее зрелище.

Он увидел Алену.

Она медленно, словно боясь обжечься, заходила в воду… На ней не было купальника или нижнего белья — лишь причудливо обвивающая тело алая лента. Всего одна. Да, всего одна…

Лента ниспадала со спины, проскальзывала между ног и опоясывала правое бедро, затем струилась вверх по животу и, т-образно прикрывая грудь, венчалась кокетливым бантом.

Все это напомнило ему старую истину: наполовину обнаженная женщина выглядит гораздо более обнаженной, чем совершено обнаженная.

Что-то заставило его шагнуть в тень деревьев. В этот момент ему не хотелось быть замеченным и для этого у него была веская, исключительно уважительная причина. Купающаяся почти нагишом красивая женщина — это всегда интересно и увлекательно. Наблюдателя, сидящего в кустах, ждет множество прекрасных открытий, озарений и вдохновенных порывов. Но сидеть надо тихо, очень тихо, чтобы ненароком не спугнуть ее…

Дыхание его участилось, глаза слегка затуманились, вбирая в себя бьющую через край, избыточно щедрую, разящую красоту женского тела. Что тут скажешь? Сложена безупречно, просто божественно — в этом не было никаких сомнений. У некоторых блондинок свободна от загара только «зона бикини». Все остальное — «зона барбекю». Она, само собой, была из этих некоторых… Солярий? Или первый майский? Неважно. Так, что у нас с грудью? Да, что-то у нас с грудью. С грудью у нас, прямо скажем, катастрофа. Не то чтобы прыщ на ровном месте, но и не вершины Каратау. Все как-то вскользь, размыто, ненавязчиво. Но сильная оптика, силикон или какие-либо другие ухищрения лишь нарушили бы эту хрупкую, чарующую своей соразмерностью гармонию. Все зависело от величины и нежности мужской ладони. И самое, наверное, главное. Несмотря на утреннюю прохладу, эта нимфа пахла солнцем и горячим речным песком. Она пахла массандрой и сексом на пляже.

Кто ты? Дьяволица или неприрученный ангел?

Она ненадолго погрузилась в воду и неторопливо, позволяя каплям стечь естественным путем, вышла. Лента намокла, чуть сбилась и перекрутилась, превратившись в красную нить, которая в иных местах была уже практически неразличима…

А если ты русалка — где твой рыбий хвост?

Алена завернулась в большое махровое полотенце, оранжевое, как солнце на закате, прикрыв себя выше колен и ниже ключиц. И сорвала с себя скомканную, дразнящую воображение, ставшую уже ненужной ленту.

— Эй, лесовичок! — глядя куда-то в сторону, насмешливо, как ему показалось, произнесла он. — Не надоело сидеть в кустах?

Садовский солидно, как баритон на распевке прочистил горло и вышел из засады.

— Да вот, шел мимо… — неопределенно развел руками он, чувствуя себя пятиклассником, которого застукали возле женской раздевалки.

— Не спится? — щурясь от первых солнечных лучей и отжимая кончики мокрых волос, спросила Алена. Она откровенно потешалась над ним.

И тогда он решил сбить спесь с этой Барби…

— Ты знаешь, все реже хочется раздеть женщину, чтобы посмотреть, как у нее все там устроено. Вспомнить принцип работы и меры безопасности.

— Импотенция — не приговор…

Садовский понял, что заход не сработал и решил действовать иначе.

— Ты так естественно себя вела… Есть опыт работы с мужскими журналами?

— Некоторое время я была моделью. И сейчас, если поступают интересные предложения — не отказываюсь.

— Наверное, уже не часто.

— Да, примерно так же, как у тебя с женщинами.

И здесь фиаско, подумал он.

— Ты снималась ню?

— Не ню, а полуню, — холодно ответила она.

Он понял, что