Двенадцать железных цепей - Яна Лехчина

Лазару снились сны, похожие на лихорадочный бред.

Он стоял посреди опустевшего Хургитана, в переулках между одинаковыми домами из песчаника. На протянутой между окнами верёвке – тёмные полотнища: верный знак, что в квартал пришла чума. Наверное, здесь жили пришлые иофатцы. Наверное, подобный переулок существовал по-настоящему и Лазар приходил сюда лечить больных. Иначе как бы его сознание нарисовало так точно: рваную бахрому полотнищ, качавшихся на слабом ветру, и чёрные провалы окон, и плач откуда-то из тупика?

– Жрец, – позвали его хриплым голосом. – Жрец, жрец!

Ветерок разгонял клубы пыли. Лазар обернулся и не успел сделать ни шага, как его резко ухватили за лодыжку.

На земле лежала Айше Хасамин, и её ноги переходили в огромный змеиный хвост. Половина лица обуглилась, из-за чего усмешка казалась ещё более кривой и зловещей.

– Ты будешь гореть, – посулила Айше, смеясь. Сквозь дыру в её щеке виднелись зубы. – Со мной.

В тупике заплакали ещё сильнее. Голос то ли женский, то ли детский – кто-то захлёбывался рыданиями.

– Ты никудышный лекарь, – заметила Айше, цепляясь за его ногу. – И никудышный чародей. Но гореть будешь как настоящий.

Лекарь он, может, и правда не лучший, но с чумой справился – не травами и примочками, так колдовством.

– Они не узнают, – возразил Лазар, даже не пытаясь вырваться.

– Дура-ак. – Айше подтянулась на руках и ухватилась за полы его одежд. Лазар разглядел, что огонь пожрал плоть на её пальцах. – Я не скрылась. Думаешь, ты справишься?

И захохотала. Из её изуродованного рта повалил дым.

– Дурак, – веселилась Айше, и её лицо таяло от жара, как воск. – Глупый человек, загнавший себя в ловушку.

Внезапно её руки вспыхнули, точно факел.

– Я не избежала казни, – повторяла Айше, – а ты и подавно не избежишь. – Пламя с пальцев перекинулось на сутану Лазара. – Я настоящая дахмарзу, не то что ты. Я выпустила мор, как смертоносное чудовище, и спрятала свою колдовскую силу там, где никто бы не нашёл, а всё равно умерла, и ты тоже умрёшь.

Вряд ли бы настоящая Айше говорила мыслями Лазара, но даже осознание этого не помогло проснуться.

– Я не боюсь смерти, – сказал он, равнодушно глядя, как пламя поднималось по его одежде. Ему было дурно и жарко, но почему-то он даже не кричал.

Волосы Айше превратились в языки огня, и одна ослепительная прядь упала ей на глаз, отчего загорелись ресницы и бровь.

– Есть вещи пострашнее. – Ухмылка Айше расползлась ещё шире. Дырявую щёку сплющило. – Ты-то знаешь.

Из тупика тоже повалил дым. Плач сменился визгом.

– Знаю, – ответил Лазар. Или подумал, что ответил, а сам размышлял, глядя в чёрные глаза покойницы: пускай, пускай… Пускай Айше утаскивает его в пекло – так глубоко, куда не утащила Нимхе, и пусть там будут огонь и боль, но ведь и это должно однажды закончиться, как заканчивались любые муки.

И вдруг – зубодробительный холод!

Обрушился студёной водой, будто из реки у границы Чернолесья.

Жар отступил.

– С пробуждением, братец Лазар.

Перед глазами – всё ещё Айше и заброшенный квартал Хургитана.

– Э, ну приди же в себя! – Пощёчина.

– Руки убери! – Это Саак. – Зачем ты его бьёшь, баранья башка?

Какой это язык, подумал Лазар отвлечённо, иофатский или его родной?

– Я те все кости переломаю, брат Эйлуд. – Снова Саак. Лазар не сразу сообразил, что тёмные глаза перед ним принадлежали уже не горящей ведьме, а юному послушнику. – Лазар, джана, ты живой?

– Ну как видишь. – Рядом с Сааком – белёсый брат Эйлуд, а в руках у него лохань, из которой Лазара только что облили. – Что за дела, брат Лазар? Мы слышали, ты сказался брату Дауфу больным, но тот заметил, что на тебе нет следов чумы.

– Чума, баранья ты башка, – не единственная болезнь, – зло плюнул Саак. И это, заметил Лазар, было на господарском.

Славно. Получается, мозги работали – уже различал языки.

Он приподнялся в постели, весь мокрый до нитки. Наверное, и без лохани был бы хоть выжимай – от пота. Лазар вытер лицо и прочистил горло. Оглядел свою келью: значит, после обряда он сумел доползти до кровати. А потом к нему заходил брат Дауф, но этого Лазар не помнил – так лихорадило.

– А раз у тебя не чума, – продолжал Эйлуд елейно, – брат Гвидо решил, что ты просто уклоняешься от разговора с ним, и велел тебя привести.

– Он болен, – зашипел Саак на иофатском, – неужели ты не видишь? Брат Дауф тоже так сказал!

– Но мы делаем то, что приказывает настоятель. – Эйлуд отставил лохань. – Собирайся, Лазар, и не досаждай брату Гвидо.

Грудь саднило. Лазар скользнул по ней пальцами, надеясь нащупать ладанку, и почувствовал выпуклость нового шрама. Но и ладанка была на месте – Лазар смутно припоминал, что, очнувшись, сложил в неё иглу, а потом снова потерял сознание.

Сколько раз он терял сознание, прежде чем лёг на постель? Или это Дауф его уложил?

– Неужели брат Гвидо, – начал хрипло, – не боится моей лихорадки? Даже если это не чума? Чумы ведь боялся страшно.

– Брат Гвидо больше боится, что ты его обманешь. – Эйлуд полуулыбнулся. – У него к тебе вопросы, брат Лазар. Ох, какие вопросы. И это важнее любой несмертельной заразы.

– А если ведьма меня прокляла?

Эйлуд наклонился к его постели и сказал мягко:

– Как это по-вашему?.. Зубы не заговаривай? – Выпрямился. – Идём.

Лазар подчинился. Встал с кровати, отказавшись от помощи Саака, и мельком глянул, натягивая сутану: тайник с чёрными книгами не тронут. Хорошо. И ни следа от его обряда не осталось.

Грудь и живот тянуло. Разум был слегка затуманен.

– Сколько дней я уже болею?

– Два или три, – отозвался Саак, передавая ему бурдюк с водой. Лазар жадно к ней припал. – Ты не помнишь, как разговаривал с братом Дауфом? А как я приходил, не помнишь?

Лазар качнул головой. Вернул бурдюк Сааку, взял трость и выжидательно посмотрел на Эйлуда.

– Чёрное железо, – напомнил тот. – Не стоит появляться перед настоятелем без него.

Лазар сгрёб со стола поддельные башильерский знак и перстень. Мысленно выругался: он ведь так и не проверил, правильно ли провёл обряд. Всю ли вынул из себя колдовскую силу – или?..

– Как здоровье брата Гвидо? Сам ведь недавно болел.

– Оправился. – Эйлуд указал на дверь: – Идём, брат Лазар. Вид у тебя, конечно, скверный. – Сморщил тонкий нос. – Может, и вправду ведьма прокляла.

– Ну уже поздно, – усмехнулся Лазар, припадая на трость. – Если меня прокляли, то и ты уже проклят, раз ко мне заявился.

– Почему меня пугаешь, а не своего дружка? – хмыкнул Эйлуд, выходя из