Риф - Валерий Игоревич Былинский

Выбравшись на берег в районе Кафедральной площади, я забрел на одну из таких улочек. Я был в одних плавках, в руках — подводное снаряжение: ласты, маска, ружье, убитые губаны и ронхи, с которых кровь стекает так же, как с меня вода. Я иду босиком по теплым белым плитам. Затем слышу стук, пока еще далеко. Сон мой навеян не только эпизодическим воспоминанием о смерти, но и истинными похождениями Сиро, который рассказывал, что один раз действительно заплыл так далеко, что вылез глубокой ночью в районе старой Гаваны через двенадцать часов после того, как зашел в море на пляже поселка Наутика, где он жил. Он и вправду тогда шел босиком по теплым каменным плитам и волок за собой огромного, застреленного за Рифом групера.

И я ему верил, ведь он периодически, прямо на моих глазах, плавал за Риф. А это было в моем воображаемом Королевстве место, куда я смел лишь заглядывать. Там начинался настоящий океан, медленно понижающееся, поросшее редкими горгонариями дно вдруг исчезало в кромешной, пугающей как ночь без звезд, сини. Взгляд туда, когда пересекая солнечный Риф, достигаешь другой его стороны и, улегшись на сплетениях кораллов, зачарованно кладешь с глухим стуком рядом ружье, один лишь взгляд туда, в зарифовый мрак, останавливал все мысли, связанные со светом и с миром видимым, возникала сладкая боязнь глубины. Если смотреть в бездну долго, то можно вычленить в синеве ступенчатый мираж дна, рассмотреть мероу, увеличенного в десятки раз и выплывающего медленно и равнодушно к тебе из гигантской пещеры. Можно увидеть — внезапно, реально — глаза никогда не виданного тобой кита, туманные и чуть прозрачные, нехотя и сонно пропускающие сквозь себя какой-то особенный обратный свет. Да, с той стороны Рифа, с несуществующего дна всегда поднимался обратный свет, благодаря которому во мраке можно было что-то рассмотреть. Но иногда я, особенно когда приплывал на Риф на заре и ловил двух-трех первых ронх, видел зависших над обрывом зарифовых рыб невероятных размеров, освещенных со спины белым солнцем, а снизу неподвижными зайчиками нижнего света. Рыба — а это был обычно мероу (называемый групер, каменный окунь) — приходила из своего дома в гости на мелководье, к малькам, в юность, может быть, девственность. Рыба стояла, купаясь в свете, почти не шевеля плавниками. Один раз я, решившись, тихонько оторвался от Рифа и, осторожно шевеля ластами, поплыл к ней. Медленно я выдвинул ружье вперед, распустил удерживающий стрелу фал, перехватил курок указательными пальцами обеих рук. Я не знал, как и куда я буду стрелять, ведь я никогда не имел дела с большими мероу. Маленьких и даже средних я иногда стрелял на Рифе, это не совсем легко: каменный окунь потому и прозван так, что принимает в пещере окраску камней. К тому же я знал, что на больших рыб ходят с настоящими ружьями, испанскими или итальянскими, по внешнему виду напоминающими гранатомет. На что я мог рассчитывать со своим шаробоем в шестьдесят качков?

И все же я надеялся. Бывают моменты, когда, осознавая неосуществимость задуманного, вдруг забываешь о том, что такое проигрыш, неудача или смерть. Подплыв к груперу на полтора метра, я увидел, что у него голубые глаза. В них-то я и должен был стрелять, следуя правилу Больших Рыб, чтобы гарпун прошил тело наверняка. Групер медленно стал разворачиваться, до этого он стоял ко мне глазами, а теперь подставлял свой бок. Я выстрелил чуть раньше, чем осознал нажатие курка. Глухой щелчок. Мероу вздрагивает. На его теле белая полоса, он медленно уплывает вниз, в свою глубину. Его уже не освещает солнечный свет, он темнеет. Я подтягиваю свисающую на трехметровом фале стрелу. Трогаю наконечник пальцами, понимаю: острие коснулось Большой Рыбы, живущей за Рифом. Потом, опустив голову, вижу свои ноги в ластах — они шевелятся над бездной. Этот групер был более двух метров длиной. А ведь Сиро рассказывал, что из-за Рифа его друзья приносили стокилограммовых мероу и даже меч-рыб. Я вновь в своем Королевстве, среди спасительного леса кораллов «Оленьи рога». Я ступаю по ним, крушу их ластами, выпрямляюсь и стою в километре от берега по пояс в теплой воде и, даже не опуская голову в маске, вижу бесчисленное множество снующих разноцветных рыб. Я вижу, как выползает из убежища лангуст, я вижу такую плотную стаю мелких ронх, что если выстрелить в них не целясь, то наверняка пронзишь две или три. Я вижу слепяще-зеленую рыбу-попугая с клювом, похожим на птичий. Два губана, один на другом, тонут в глубокой нише, едва шевеля плавниками, беспрестанно меняя цвет. Мне кажется, они умирают. Не опуская голову в воду я стреляю, делая поправку на излом отражения. Один из них погиб, другой ушел умирать глубже. Кто из них она?

Я чувствую, что мастерство Флиппера уплывает в прошлый год. Ныне я играючи настигаю ронх, окуней, морских солдатов. Я выучил правило маленькой рыбы. Мое обещание поймать самого большого шара, данное давным-давно одноклассникам, невыполнимо сейчас, когда я знаю, что самый громадный шар не покидает свой Риф. Я уплываю, умертвив по пути камбалу. Дома я обхожу подъезды и справляюсь, где же, наконец, мои друзья. Они в гостях, отвечают мне родители Жени и родители Игоря, они в гостях у какой-то вашей одноклассницы. «А ты почему не пошел?» — спрашивают они удивленно. Я не знал, говорю, хотя знал. Я даже целовал как-то это Танечку, и руки мои даже дошли ей до пояса, но быстро вернулись назад. Мы гуляли с ней по Авениде, мы говорили с ней о том, о сем. Я пригласил ее в «Капелию», и мы ели мороженое: по три разноцветных шарика. Она почти вытащила меня на пляж — на вполне обычный, без ружей и подводных регалий пляж, но я предпочел ее обмануть, чтоб не обманывать там своим телом рядом с телами темнокожих Аполлонов. Строение, толщина моих ног, рук, грудной клетки всегда казались мне сомнительными. Во время плаваний я никогда не снимал футболку, отговариваясь, в частности, тем, что могу на солнце обгореть. Мое тело не знало, что такое загар.

Когда заканчивались школьные четверти, то в актовом зале часто организовывались танцевальные вечера. Я каждый раз мучительно переживал свои уклонения от них. Как-то весной перед каникулами я возле дома повстречал друзей. «Привет, давно не виделись, — говорю, — а ведь сейчас отличная погода, на рифе не штормит», — и кивнул в сторону моря, где стоял полный штиль. Они сказали, что тоже туда — выпить, покурить и поболтать.