Риф - Валерий Игоревич Былинский

воронье — кружили над крестьянским полем.

Малко принял решение. Он зашагал, обходя склон, с которого скатился вчера, справа. Там он нашел то, что искал: засыпанные снегом трупы убитых вчера солдат, почти все хорваты — его рота, кое-кого он знал по имени.

Малко вспомнил, как это было вчера. Они уже думали, что все кончено, и пошли, как гусята по дороге, на гору в село — почему-то по дороге, их погубила эта человеческая тяга к дорогам — веселые, уставшие, увешанные оружием, поснимав фуражки и каски, и тут как раз с той церкви и ударил пулемет. Малко не был тогда среди них, он поднимался в числе последних по склону, когда солдаты как камнепад стали валиться на него, сбили с ног, погребли под собой.

— А… Томак, — Малко присел на корточки перед первым убитым, которого он перевернул лицом вверх. — Ну что ж, поделись теперь, — найдя во внутреннем кармане френча бумажник, Малко пересчитал деньги: сто тридцать немецких марок. Подумав, он снял с Томака кольцо — золотое, пригодится.

Обыскивая следующего, он на секунду замер — показалось, что где-то рядом шепчет человек. Резко встав, Малко огляделся: никого, только тихо падает снег. Страх, пройдя как порыв ветра, оставил его — успокоившись, он продолжил свою работу.

Чуть позже он вновь выпрямился и внимательно посмотрел на волнистый край дороги.

«Да кто же там, Господи побери», — сказал он себе. Он снял с плеча автомат, осторожно, стараясь не шуметь, вскарабкался вверх по склону, пригнувшись вышел на середину дороги и посмотрел вниз.

Здесь трупов было меньше, и внизу по полю шла, поминутно спотыкаясь и падая коленями в снег, женщина — старая, сгорбленная. Она была закутана в длинную темную ткань, то ли шаль, то ли громадный платок. Подойдя к убитому, женщина опустилась рядом с ним на корточки, пригнулась — Малко показалось, что старуха хочет поцеловать мертвому руку — и почему-то застыла, не шевелясь в своей сгорбленной позе, похожая издали на огромную с распущенными черными крыльями птицу.

Потом она встала и медленно побрела к следующему. Малко смотрел. Он вспомнил о Честаре, обо всем, что было, потом, оглянувшись еще раз на дорогу, стал не спеша, чуть лениво спускаться вниз. Он чувствовал себя уверенным,

ему хотелось жить и говорить.

Пройдя метров десять, он остановился.

Старуха, вставая, качнулась, шаль сползла и оголила ногу — вид белого чистого тела внезапно сверкнул и ударил по глазам как быстрый осколок солнца.

«Не может быть, — пробормотал Малко, — это ведь…»

Подходя к ней все ближе, Малко тревожно догадывался, что женщина не так стара, как казалось издали. Подойдя вплотную и встав за ее спиной — она сидела на корточках, держа в левой руке замерзшую ладонь мертвеца и что-то шептала, — он хмуро смотрел на покрытое гусиной кожей тонкое девичье колено, на почти прозрачную щиколотку, утопающую в рваной, явно не по размеру кроссовке. Он смотрел на ее густые черные волосы и думал о том, какое у нее лицо, а когда она обернулась — быстро, стремительно, — понял, что не ошибся: большие бесстрашные глаза с двумя голубыми бликами, обветренные губы, нос с горбинкой, сросшиеся брови.

Она неотрывно, почти не мигая, смотрела ему в глаза — до тех пор, пока Малко, стараясь казаться сильным, не сказал:

— Ну… девчушка, чем ты тут занимаешься?

— Я людям гадаю, — тщательно выговаривая слова, ответила девушка.

Ему стало противно. Чувствуя отвращение к себе и к этой девчонке, он вспомнил о Честаре, о том, что надо бежать, и что церковь пылает уже два дня, о набитых деньгами карманах — он опустил глаза, сделал к ней шаг, едва не наступив на огромную, наверняка сорок пятого размера, кроссовку, и вздрогнул, ощутив тепло ее дыхания.

Он взглянул на нее.

— Как тебя зовут?

— Христина.

— Сербка?

— Да.

— Я — Малко… А фамилия у меня ваша. Ты чего тут, с ума сошла, что ли?

— Я… Я людям гадаю…

— Чего? Мертвецам? Да ты…

Он расхохотался, потом, оборвав смех, покрутил пальцем у виска и добавил:

— Погадай лучше мне, — и протянул руку, не сняв перчатки.

Она не шелохнулась.

— Ну ладно, — снисходительно сказал Малко. Уверенность снова вернулась к нему, и ему показалось, что надо пожалеть девушку.

— Христина!

Она молчала.

— Я не убью тебя, Христина, — сказал он, заглядывая ей в глаза.

Она не ответила.

— И о чем же?

— Что? — спросила она.

— Ты им гадаешь.

— О разном. О том, что их ждет.

Малко улыбнулся.

— Ну и что же будет вот с этим? — он кивнул влево, туда, где лежал в камуфляжной куртке лицом вверх убитый.

— Его съедят ястребы.

— Ястребы? — он вздрогнул. — Что? — сказал он еще раз.

— Они прилетают сюда.

Он обернулся.

— С гор?

— Да.

Вдруг Малко задрал голову. Тех, что он принимал за ворон, стало больше, они кружили, временами исчезая в черных клубах дыма горящей церкви.

— Это они?

— Да.

— Черт возьми… — Малко, пытаясь улыбнуться, опустил глаза и смотрел на ноги девчонки, на голые, ярко видные сквозь распахнутую шаль тонкие худые ноги слабой женщины, покрытые гусиной кожей холода, и на секунду злое ледяное желание охватило его, полное власти и ненависти к этим белым коленям, тонким кистям рук, их захотелось схватить, выкрутить, сделать больно.

Она тоже опустила глаза, как бы соглашаясь с его гневом.

Малко с полминуты молчал, облизывая тающий на губах снег.

— Сколько тебе лет?

— Шестнадцать.

— Христина…

Она посмотрела на него.

— Христина, — сказал он, словно пробуя на вкус ее имя как снег, — ты… Что у тебя случилось?

— Ничего.

— А отец, мать…

— Их убили позавчера.

— А потом?

— Что — потом?

— У тебя… — ему в глаза опять сверкнула белизна ее ног, — ты уже спала с кем-нибудь? — спросил он неожиданно, как человек, который заговорил во сне.

— Да, вчера, три раза.

— Это были солдаты?

— Солдаты…

— Кто они?

— Я не понимаю…

— Ну кто? Сербы, хорваты?

— Я не помню, не помню, — сказала она испуганно. Протянув руку, он погладил ее лоб, такой же белый и чистый, как и ее колени. Она молчала. Малко смотрел, как его руку в перчатке и ее черные волосы медленно покрывает тут же тающий снег.

— Скажи… Но ведь ястребы не едят падаль.

— Сейчас все всё едят. Так получилось.

— Да, это так, — он убрал руку и положил ее на ремень автомата.

— А с этим что будет? — спросил он, указывая на засыпанный снегом труп позади Христины.

— Его тоже съедят ястребы.

— А вот того?

— И его.

— А там? — он махнул рукой в сторону дороги.

— Там тоже.

— Ястребы?