Окна во двор - Денис Драгунский

— Очень просто. Но не сразу. Дождемся грозы. Когда будет сильная гроза, я дам магнитный ориентир для молнии. И ты тоже. Раз — и все.

— А потом? Кто нам зарядит батарейки?

— Глупенький, — засмеялась РобоАнна. — Мы ведь живем на сервере…

— Ты очень романтична, — сказал РобоМарк.

— Я ведь женщина! — сказала РобоАнна.

Он помолчал и добавил:

— Ты романтична, да. Но слишком жестока.

И больше не выходил на связь.

Так что Марку и Анне пришлось вернуться к нормальной, обычной мобильной связи. Но ненадолго. Потому что довольно скоро в их городе — в чудесном большом городе, с небоскребами в деловом квартале и черепичными крышами в историческом центре — стал распоряжаться какой-то Командир из Джелалабада. Метро и мобильники запретили как орудия сатаны. Хотя на самом деле метро просто сломалось, а чинить его было некому, и с мобильной связью — такая же история.

Однажды вечером Анна и Марк шли по улице.

— Жанна д'Арк смогла? Может, и я бы смогла, — сказала она.

— Но где дофин Карл? — вздохнул Марк. — Нету… Как ты романтична, любимая.

— Я хочу их всех убить, — сказала она, показав на патрульную группу на автобусной остановке. — В клочья разорвать. Сама, своими руками.

— Ты очень жестока, чисто по-женски, — он улыбнулся, положил руку ей на плечо.

— А ты — приспособленец. Хуже предателя.

Она сбросила его руку, вдруг резко размотала платок и, схватившись за живот, побежала к патрулю.

— Слава Отцу и Сыну и Святому Духу! — крикнула она.

Офицер выстрелил в нее, но она успела взорвать себя, и шестерых солдат, и Марка заодно.

Сервер был в Канаде. Поэтому РобоМарк, узнав об этом случае, постучался к РобоАнне. Просто так, поделиться информацией. Но ему ответили, что пользователя с таким именем больше нет.

Тогда он подумал сорок секунд и сам себя стер.

Вот о чем меня спросили совсем незнакомые люди, муж и жена, с которыми я случайно оказался в одной машине. Попутчики.

Как пожилого человека спросили, то есть многоопытного. Так прямо и сказали: «Вы человек пожилой, опытный в жизни, и поэтому нам очень интересно, что вы нам скажете». Я даже слегка закашлялся, если честно. Это, кстати, второй раз в моей жизни, когда ко мне обращались как к мудрому старцу. Первый раз был лет десять назад, но там был совсем мальчишка, грузин, у них особое почтение к старшим. А тут русские люди сорока пяти лет. Наверное, я в самом деле уже пожилой. Но это неважно. Не в том дело.

А вопрос был такой.

Но сначала короткая предыстория.

У этой женщины была тетя, сестра матери. А у тети был сын. То есть этой женщины двоюродный брат. Но они не виделись уже лет сорок или чуть больше, с самого детства, когда им было по три годика.

Однажды эта женщина решила разыскать своих родственников — двоюродного брата в том числе. И она нашла его. Он живет в другом городе, достойный человек, рабочий высокой квалификации, женат, двое детей, все у него в порядке.

Они стали переписываться. Она узнала, что тетин муж бросил семью как раз сорок два года назад и двоюродного брата с трех лет воспитывал отчим, хороший человек, который недавно скончался.

Итак, двоюродные брат и сестра собрались встретиться.

Но тут эта женщина узнала, что отец двоюродного брата жив. Одиноко прозябает-доживает в каком-то селе, в другой республике бывшего СССР, то есть, по сути, за границей.

Спившийся, нищий, полусумасшедший старик.

— Очень неблагополучный и совсем неадекватный, — сказала она.

А вопрос вот какой:

— Должна я сказать двоюродному брату, что отец его жив и что я знаю адрес?

Ее муж говорит:

— Я думаю, ты должна сказать. Правду надо знать.

Я говорю:

— Правильно.

Она говорит:

— А вдруг это для него будет слишком сильная травма?

Муж говорит:

— Травма бывает у ребенка. Какая еще травма в сорок пять лет?

— Вот именно, — говорю я. — Взрослый человек, ничего с ним не сделается. Но если хотите, вот вам мой совет. Адрес отца ему не говорите. Сразу не говорите. Скажите: «Я знаю, что твой отец жив». И подождите, что он вам на это скажет.

— Точно, — говорит муж, обращаясь к жене. — Потому что если ты ему скажешь адрес, ты его как бы заставишь к отцу ехать. Или заставишь сказать: «Да я его знать не хочу». Не надо заставлять. Пусть сам спросит, если ему надо. А если не надо — промолчит.

— А я все-таки боюсь его расстроить, — сказала жена. — Жил себе человек сорок с чем-то лет без родного отца, а тут — на тебе… И потом: а вдруг отец на алименты подаст? Были же такие случаи.

— Ну, это вряд ли, — сказал муж.

Тут мне надо было выходить из машины. Попрощались.

Вроде бы простая история, обыкновенный разговор.

Но почему-то нейдет из головы.

Надо говорить? Или не надо?

Страшно, наверное, узнать, что где-то далеко-далеко живет, а вернее, умирает в сельском доме для престарелых твой отец. Который хоть и бросил тебя в три года, но до трех лет держал тебя на руках, и ты какой-то ранней памятью все равно помнишь его руки, его голос, его запах.

Что делать? Помчаться туда, за тысячу верст? Поглядеть на этого незнакомого старика, послушать его невнятный рассказ о нелепо прожитой жизни? Тратить на него сердце, время и деньги, хотя он бросил тебя и ничего на тебя не тратил — ни денег, ни времени, ни сердца.

Или сказать: «Да пошел он, предатель! Бросил нас с мамой, пусть теперь подыхает, не жалко!» Но помнить об этом своем решении всю оставшуюся жизнь.

А если двоюродная сестра ничего не скажет — вроде лучше. Но на самом деле еще хуже. Через годы все равно это откроется. Как? Да та же сестра проговорится, или ее муж, или их дети — они, наверное, тоже знают. И получится — ты жил, не зная, что где-то далеко в это время жил в нищете и болезни твой никчемный и нехороший, но все-таки твой отец, жил и умер, а ты даже не знаешь, где его могила.

Как быть?

Вот я вроде пожилой и опытный в жизни — а ничего не понимаю.

Мой приятель, художник, рассказывал:

«Сначала все было как у всех, а потом вдруг раз! — и понеслась.