Сад Иеронима Босха - Тим Скоренко

Именно тогда Бенедикт XX спросил: «Вы уверены, кардинал, что стоит делать из него Мессию?»

Но в то время как Баньелли усомнился в правильности действий кардинала, последний утвердился в своём намерении. Из того куска дерьма, который они видели на экране, можно было слепить всё что угодно.

«Стоит. Даже не просто стоит. Жизненно необходимо».

Каждое слово Спирокки отчеканил, как монету.

Глядя на обезьяну на экране, Карло Баньелли не чувствовал никакой угрозы. Точно так же технически развитая цивилизация Кортеса не боится суеверных и наивных ацтеков, а мировой IT-концерн не опасается крошечной фирмы из какого-нибудь Клермонта. Точно так же Голиаф не страшится Давида. Но предсказать реальный исход практически невозможно. Пускай ацтеки и в самом деле покорились наглым испанцам, но Давид всё же одолел Голиафа. Поэтому страх должен иметь место — хотя бы едва ощутимый, притаившийся в самых дальних закоулках души, но без него — никак.

Карло Баньелли отворачивается.

«Как мы собираемся это воспитывать? Его же нельзя показать людям в таком виде».

«Сейчас его можно показывать в любом виде. Он поцеловал вас, и вы воскресли. Этого достаточно для того, чтобы толпа прижизненно его канонизировала».

Карло Баньелли всё ещё не до конца осознаёт произошедшее. Он пока не был в морге и не видел своих заспиртованных органов.

Джереми Л. Смит кончает на бархатную обивку дивана. Спирокки снисходительно улыбается.

* * *

Дрессировка началась с разъяснения того, зачем она нужна. Для Джереми не существовало понятия «надо». Было только «хочу». Но учителя и психологи (настоящие психологи, а не вышеописанные девочки) нашли компромисс между этими установками. Им оказался принцип «слабо». Джереми не умел правильно держать вилку и не хотел прикладывать к этому усилий. Но когда ему сказали, что он просто слабак и не способен научиться такой элементарной вещи, он освоил столовый этикет менее чем за две недели.

Джереми осмотрели врачи. Он оказался совершенно здоров, за исключением зубов. Стоматолог корпел над жёлтыми и обломанными зубами Джереми в течение нескольких дней, с перерывами. В награду за долготерпение Джереми получил голливудскую улыбку. Он вытерпел всё только по одной причине. Ему показали фотографию то ли Джеймса Дина, то ли Мэтью МакКоннахи, то ли кого-то ещё из старых голливудских красавчиков и сказали, что он сможет иметь столько же тёлок, сколько имели они. Это стало веским аргументом.

Оказалось, что Джереми напрочь лишён способностей к языкам. Логопед и филолог корпели над его пиджин-английским и постепенно приводили его в порядок. Но за два месяца Джереми ни на йоту не продвинулся ни в итальянском, ни в латыни. Ни один аргумент в пользу изучения языков не работал. «Везде, куда я приеду, будут говорить по-английски, точно», — говорил Джереми. Он уже начинал ощущать собственную значимость и пользоваться ею. Для Спирокки было очень важно удержаться на той тонкой грани воспитания, когда ученик был уже разумен, но ещё контролируем.

Но самым сложным для Джереми была религия. Он никогда не верил в Бога, никогда не интересовался им, поэтому теперь с трудом понимал, зачем ему нужна вся эта чушь. Втемяшить ему в голову хотя бы основы католической религии было титаническим трудом. Джереми игнорировал церковь, когда жил в США, но теперь это стало невозможно. Ловушка захлопнулась.

Помимо этого были ещё и исследования. Они являлись самой важной частью всего проекта.

Однажды к Джереми зашёл кардинал Спирокки в сопровождении охранника и ещё одного человека в костюме и галстуке. В руках у последнего была клетка. В клетке — мёртвый хомяк.

«Оживи его», — сказал кардинал Спирокки.

Джереми смотрел на него как на полного идиота. «Ты кретин, чё ли?» — спросил он.

Охранник подошёл и ударил Джереми резиновой дубинкой по яйцам. Тот упал.

«Аккуратнее, — холодно сказал Спирокки. — Он нам ещё пригодится».

Этого охранника звали Манни Айало. По происхождению он был североамериканским индейцем: его семья переехала в Европу ещё до рождения Манни. Почему я говорю о нём в прошедшем времени? Потому что после того как Джереми впервые вышел на балкон и произнёс свою дебютную проповедь, Манни Айало застрелили какие-то подонки в одном из тихих римских переулков. То есть это вы думаете, что какие-то подонки. Я-то знаю, что это не так. Это серая гвардия Спирокки. Всё те же чистильщики, ликвидаторы, терминаторы в отличных костюмах.

Просто никто не должен знать, что кто-то бил Мессию по яйцам, матерился на него, подбивал колени, посылал в задницу. Айало делал всё это, потому что для выполнения подобных функций он и был нанят. И его молчание проще всего было обеспечить известным образом.

«Оживи», — повторил кардинал.

«Как, а?» — спросил Джереми.

«Пожелай, чтобы он ожил».

Тогда Джереми протянул руку к клетке. И хомяк пошевелился. Он, пошатываясь, прошёлся по своему обиталищу, а потом просунул нос между прутьями, выпрашивая чего-нибудь вкусного.

«Что и требовалось доказать», — подумал кардинал Спирокки.

Джереми Л. Смит осоловело смотрел на только что сотворённое им чудо. Он переводил взгляд с живого грызуна на собственную руку и обратно. Он никак не мог понять, в чём суть фокуса. Под его рукой, которая прежде использовалась в основном для того, чтобы держать член, ожило мёртвое существо. Джереми отошёл на пару шагов и сел на диван.

Он похож на обезьяну, неожиданно обнаружившую, что она может не только жрать бананы, но и производить их. Неограниченные возможности, всевластие для идиота.

Представляю, как вам надоело, что я всё время называю Джереми Л. Смита идиотом. Я именую его говнюком и сволочью, кретином и тупицей, хамлом и уродищем. Вас тошнит от того, что вы сейчас читаете. Это правильно. Так и надо. Я добился требуемого эффекта. Я хочу, чтобы вас тошнило от этой книги, чтобы вам было мерзко держать её в руках. Читать про минет и онанизм, про фекалии и мочу. Суть в том, что, презирая эту книгу, вы презираете и Джереми Л. Смита. Это и есть то, что я хочу до вас донести. Я говорю, что Джереми Л. Смит — ублюдок, не потому, что ненавижу его, а потому, что это правда. Истина, если вам угодно.

«Ты можешь объяснить, как ты это сделал?» — спросил тогда Спирокки.

Но Джереми ничего не ответил. Он просто сидел на диване и смотрел в пустоту.

«Ты оживил Папу Римского, Джереми, — сказал Спирокки. — Теперь ты — новый Иисус. Тебе придётся стать им, потому что другого выхода нет».

Много позже, несколько лет спустя, Джереми сумеет объяснить Спирокки, как он это делает. Он неожиданно поймёт, что в нём самом нет никакой силы. Что он просто орудие. Он протягивает руку над убогим, над калекой и думает: «Излечись», — и тот излечивается. Но Джереми не чувствует притока божественной энергии, как молоток не чувствует силу руки. Он просто знает, что откуда-то извне через него действует Бог, и направляет эту силу по своему усмотрению.