Лабиринт фараона - Серж Брюссоло

— Значит, я крестьянин, — повторил он, задумчиво покачивая головой, словно старый ребенок. — Я никогда не вмешивался в дела государства… Я всего лишь невинное существо, любитель рыбы… И я не отвечаю за жестокость номарха…

— Конечно… конечно… — успокаивал его главный визирь. — Тебя лишь показывали народу во время религиозных церемоний. Ты никогда не принимал политических решений.

— Это очень хорошо, — бормотал старик. — Значит, сердце мое не развращено. Это так, ты прав, я не Анахотеп, я Томак… Я это чувствую. Да, да, все верно. Томак — так меня зовут. Хорошо бы все меня так звали.

Панахемеб облегченно вздохнул, но увы, передышка была недолгой, так как вскоре старик потребовал, чтобы его вывезли из дворца, в котором ему не место, поскольку решил вести скромную жизнь на берегу Нила, как пристало человеку, которым он в действительности был. Визирь срочно приказал построить хижину в садах резиденции рядом с водоемом, куда запустили живых рыб. Старик обосновался в этом убежище, носил только набедренную повязку и силился подцепить рыбу гарпуном, который с трудом поднимал.

Панахемеб начал отчаиваться, не имея возможности показать номарха народу. Показать людям этого сумасшедшего старика значило бы подтолкнуть их к какой-нибудь выходке, вроде требования публичного наказания Анахотепа.

Приходили к нему и мысли об убийстве старика. Ему грезилось, как ночью, подкравшись на цыпочках к рыбацкой хижине, он хватает его и топит в пруду. Но он не осмеливался осуществить это желание. Внутренний голос нашептывал ему, что это очередная хитрость Анахотепа, который хочет убедиться в верности своего окружения… В последнем акте комедии номарх сбросит маску слабоумия и вынесет безжалостный приговор. Все может быть, поэтому лучше соблюдать осторожность.

«Он хочет заставить меня поверить в то, что он Томак, тогда как на самом деле он Анахотеп, — говорил себе Панахемеб. — Он хочет посмотреть, как я воспользуюсь ситуацией. Все это может оказаться ловушкой. Он играет в сумасшедшего, а его замаскированные убийцы прячутся в кустах. Он ждет, когда я допущу оплошность… но он этого не дождется».

Однажды утром обнаружилось, что старик пропал. Тщетно искали его в пределах дворца. Не нашлось никаких следов. Судя по всему, он сбежал, не взяв с собой ничего, кроме мелких рыболовных принадлежностей. Переодевшись феллахом, он вечером покинул свою резиденцию, смешавшись с возвращавшимися домой садовниками. Стражи не обратили внимания на старика с палкой, одетого в лохмотья.

— Надо организовать поиски, — решительно заявил верховный жрец Амона. — Нельзя позволить ему бродить по городу, как простому нищему.

Панахемеб пожал плечами.

— Для нас он потерян, — спокойно сказал он. — Он отказывается иметь с нами дело. Он компрометирует нас.

Раз он посчитал себя мертвым, мы уже не можем на него рассчитывать.

— Кто же он, в конце концов? — понизив голос, спросил Мене-Птах. — Ты пришел к какому-нибудь выводу?

— Думаю, это Анахотеп, — пробормотал Панахемеб, — но он лишился рассудка. Слишком уж он стал добродетельный. Нужно оставить все как есть. Номарх без драгоценностей, без носилок и свиты — обычный феллах. Никто из народа не видел Анахотепа настолько близко, чтобы признать его в этом старике, одетом в рванье.

— Что же нам теперь делать?

— У нас ведь еще есть труп, не так ли? Так что объявим номарха умершим и устроим похороны. Нельзя тянуть, это может быть опасно. И так уже пошли слухи. Пришло время назначать преемника.

Верховный жрец вытаращил глаза.

— Кого же? — выдохнул он.

— Одного из ублюдков Томака, — ответил Панахемеб. — Тебе известно, что наследование идет от отца к сыну. Сомневаюсь, чтобы Анахотеп оставил какое-нибудь потомство, но доказательств у меня нет. Официально сыновья, рожденные женщинами гарема, считаются его детьми. Достаточно выбрать самого старшего и объявить его наследником. А я обеспечу регентство. Народ обожает, когда им правит ребенок.

— Незаконнорожденный… — протянул жрец. — И нет никаких шансов, что в одном из них течет кровь Анахотепа?

— Нет, — отрезал Панахемеб, отводя глаза. — Номарх не любил женщин.

— В таком случае в погребальной камере гробницы мы захороним крестьянина? — спросил верховный жрец Амона. — Тебе известно, что это страшное кощунство? После этого настоящему Анахотепу не будет места в гробнице, принадлежащей ему по праву. Он уйдет в иной мир никем, бедным феллахом… И это он, так долго хлопотавший о своих похоронах, проявивший столько усердия!

— А ты скажи себе, что хоронишь настоящего номарха, — проворчал Панахемеб, раздраженный причитаниями жреца. — В конце концов, доподлинно нам ничего не известно. Ничто не доказывает, что мертвец, находящийся в этот момент в натроновой ванне, не Анахотеп.

— Верно, — нехотя согласился жрец. — Но если мы ошибаемся, придется нам вынести тяжесть проклятия. Мертвый Анахотеп будет преследовать нас своей ненавистью за то, что мы незаконно лишили его гробницы, и месть его будет ужасной.

Главный визирь сжал зубы. Хотел бы он быть реалистом, но, как всякий египтянин, он боялся призраков, а особенно разъяренных мертвецов.

— У нас нет выбора, — не совсем уверенно заключил он. — Сделай все, что нужно. Прикажи объявить о его кончине по всему ному и приступай к совершению ритуала. Вступление на престол наследника заглушит недовольство и даст нам передышку, особенно если номархом станет очаровательный мальчик.

— Сделаю все так, как пожелаешь, — сказал Мене-Птах, удаляясь. — Надеюсь, ты не превратишь нас в богохульников.

Панахемеб с облегчением посмотрел вслед жрецу. Религиозные фанатики всегда действовали ему на нервы. Вдруг он подумал о сокровищах, которые отправятся в последнее жилище покойного. Как жалко замуровывать такие богатства в чреве гробницы! Однако жрецы внимательно следили за тем, чтобы не пропало ни одного золотого кольца или перстня с сердоликом, — это было их обязанностью. Стало быть, и думать нечего погреть на этом руки.

Старик продвигался в темноте так быстро, насколько это позволяло ему его одряхлевшее тело. Он сбежал из дворца неожиданно для самого себя, потому что внутренний голос подсказал ему, что не здесь его место. Тут жил злой человек, чье имя наводило ужас, а преступлениям не было счета.

Когда старик догадался, что главный визирь Панахемеб уготовил ему место этого ненавидимого всеми преступника, он предпочел исчезнуть. К тому же у него не было жажды власти, стремления царствовать. Его тянуло к простым вещам, к обычной жизни.

И все же абсолютно не известно, кто он такой. Конечно, лучше бы ему быть Томаком, двойником фараона, — ведь этот крестьянин казался ему умиротворяюще простодушным, но в то же время его смущала подобная возможность, потому что ему не слишком нравилось быть простолюдином.