Лёд Апокалипсиса - Тимофей Кулабухов

чтобы пополнить запасы. Куда-то в сторону Индии или, наоборот, Африки. Правда, моя карта ограничена только этой местностью, но дома и прочие полезности можно найти и так.

Парни топили здоровенную деревенскую печь, готовили в казане кашу, густую, наваристую, с подмерзшим луком и найденным в погребе салом из трехлитровой банки.

Иванычу про информацию от парковых разведчиков рассказал ещё днём. Теперь пересказал весь диалог и советовался с бравыми парнями.

Кабыр все больше помалкивал, тихонько слушал русский рок в плеере, при помощи ранее найденной какой-то детской пиротехники сооружал «минирование» входного отверстия в крыше от непрошенных гостей. С одной стороны, напрасный труд, никакой человек или зверь не прыгнут сюда, ноги переломает (дыра красовалась с потолка сквозь узкую нишу чердака и прямиком в спальню). Сами спускались по лестнице, найденной в другом доме и убранной на ночь. С другой — привычка вполне полезная.

Темнота, ветра мало. Нам осталась только кухня и «зал», плюс «холодная», там же у нас туалетное ведро.

— Итак, какие у нас варианты, — начал я разговор вслух, когда мы поели и принялись пить горячий густой чай, заваренный в чугунке.

— Мы можем напасть первыми. Плюсы? Они такого явно не ожидают. Минусы — нет информации о гнездах банд, о численности и вооружении. По сути авантюра. Потом предполагается восемьсот бойцов, что чертовски много.

Другой вариант. Исход. Как те лоси. По данным Иваныча на сегодняшний момент численность базы доросла до девяносто двух взрослых человек, считая вместе со Станцией. Допустим, все согласятся. Чтобы перевезти обитателей Цеха на Станцию понадобится два десятка рейсов. Барахло — ещё в два раза больше. Вполне реально. Плюсы — это нам по силам. Минусы — невозможно перевезти инфраструктуру. К тому же люди не согласятся.

— Они нас найдут, — коротко бросил Кабыр.

— Кто? — Переспросил я, хотя почти сразу понял кого он имеет ввиду.

— Восемь километров ничтожное расстояние даже для пешей группы. При переезде мы оставим столько следов что найти можно даже на ощупь, — продолжил свою мысль Кабыр.

Я пожевал губу. В сущности, даже сейчас наша трасса всего в один тракторный след не была секретом. По этой трассе за три дня на базу пришло пятеро одиночек, которым Иваныч не особо доверял, но принял, сразу же загрузив работой.

— Найти другое место километрах в пятидесяти? За горизонтом событий? — моё мысль утонула в темноте и не получила ответа, парни молча потупились.

Ну да, чем дальше «другое» место, тем сложнее побег. Такой-то толпой! И что это должно быть за другое место? Другой заброшенный цех, не отравленный химией, большой, не упавший (даже частично) от толчков землетрясения. Ангар? Амбар? Бомбоубежище, которое не затопило и можно отыскать? Проверить тот мифический совхоз, куда должны были свалить работяги со станции? Пока сталкерствовали, ничего даже приблизительно подходящего для внутренней деревни не находили. Люди выживали всё чаще в подвалах, в домах под слоем снега, кто-то закапывал свои строения догадавшись что снег отличный теплоизолятор сам по себе. Люди умнели, но дорогой ценой. Ты либо быстро соображал, либо быстро умирал.

И тем не менее это жизнеспособный вариант.

— Какие ещё идеи? Убить лидеров? Договорится через Парковый и отдать часть своих ресурсов? Найти им это центральное бомбоубежище чтобы они отвалили?

В керосиновой лампе трепетал огонёк. Электрические фонари мы по возможности экономили. Моя речь, как и мысли — иссякали. Это был долгий день, пора и спать. Стал повыше, рация вполне «брала» даже из сугроба, в который был упакован безымянный дом в Морковино. Надо будет поставить точку тут, неплохое временное пристанище.

Спать в ледниковом периоде это отдельное искусство. Многие научились шить. Грубо, большими стежками. Лично я носил комплект цыганских иголок и небольшой моток толстых чёрных ниток. Из имеющихся одеял, с большим нахлёстом скоро и привычно шил нечто наподобие спальника. Не мешка, туда трудно залезть и вылезти, а именно спальника. Такой гигантский «уголок», сшитый из двух-трех слоев одеял. Скреплено снизу и сбоку, удлиненный чтобы укрываться с головой. Ложишься на одеяло, сверху тоже оно, ноги не торчат, всё зашито. Под спальник подушку местного происхождения. Одна сторона просто запахнута, надо вылезти — раскрываешься, офигеваешь от холода, вылазишь. Совсем уж голыми тоже не спали, в походе так вообще только скинув комбез, в термобельё. Ну и оружие. Пистолет на предохранителе, чтобы во сне не застрелиться, топор (или катана, или копьё, у кого что — под боком). Печь перед сном натоплена, вентиляция уменьшена, но заслонка должна быть открыта, иначе угорим во сне, надышимся угарным газом и не проснёмся.

Кровати есть, но в спальне, на стали их трогать. В условном зале — парни легли на разложенный диван (что неплохо), я развернул раскладное кресло, отдав должное советской практичности в мебели. Хотя в крайнем случае положил бы на пол шкаф и спал на нём. Потребность в мягкой перине давно ушла в прошлое.

* * *

Глухой треск вырвал из сновидения как неделикатный пинок по филейной части, после которого подаешь с пирса в воду.

Не выбираясь из одеяла — сел. Руки машинально извлекли пистолет, щелчок предохранителем, второй рукой довожу патрон. К бою надо быть готовым раньше, чем разберешься что к чему.

Темноту вспороло шипение и вспышка римской свечи — фаера в руках Кабыр, который оказался присевшим за своим диванов. Глаза нестерпимо болели, но то, что я увидел заставило их тут же расширится.

Волк. В дверном проёме стоял здоровенный волк.

Дамц, дамц, дамц! Не задумываясь, луплю его в середину силуэта. Вскакиваю, перехватываю ствол обоими руками. Зверь дернулся ко мне. В голове звенящая пустота, никаких мыслей, одни инстинкты. В свете огня стреляю ему в голову. Раз, два, три. Сдохни! Сдохни! Хватаю топор, выворачивающим сустав движением не рублю, а скорее пинаю. В другой бок уже впивается копью Кабыра и «сабля» Дениса.

Стоим полуголые, обернувшись полукругом в сторону дверного проема, ведущего в крошечный коридор, оттуда в «холодную», которую поэты серебряного века романтично называли «сени», откуда припёрся наш ночной гость.

Денис кинулся зажигать фонарь, направил луч туда. В электрическом свете блеснула пара жёлтых глаз. Раньше, чем бы я принялся опустошать свой и так исхудавший магазин глаза тувкнули и исчезли.

— Прикрываю вход! Приготовится к бою! — Я стал посреди дверного проема с занесенным топором, чтобы парни смогли как следует собраться. Потом они отодвинули меня и ринулись вперёд. Загремело, кто-то опрокинул наше ведро-нужник.

Никакого боя не было. Когда мы оказались снаружи, то обнаружили множество следов на снегу. Волки выкопали (в точности как собаки) дыру к нашей норе, прошли по ней, отжали двери и пришли в гости. Сколько бы зверей не было, потеряв первого, возможно вожака, они ушли. Вот тебе и безопасная стоянка. Твою мать. Ещё и шесть патронов потратил на одну шавку — подумал я с досадой.

— Время четыре сорок девять, — озвучил я и погнал всех вниз. Сдается мне, волки сегодня не вернуться, а простужаться резона нет.

Раньше, чем я озвучил вопрос о том, будем ли мы есть собачатину, Кабыр принялся волка разделывать. Видимо ввиду тотального дефицита мяса, моральная сторона его уже не волновала. Плюс густая шкура. Никогда такой не видел. Только воняет будь здоров. Нам с Денисом осталось только помогать, в том числе вдвоём оттащить кишки подальше от дома, залезть в другой вскрытый вчера дом, оттуда в подвал и бросить их там. Они могут привлечь хищников. Был бы банальный мусорный мешок, завязали бы в него.

Спать не легли. Денис решил, что с поисками в деревне можно завязывать, стали грузить с ним всё ценное в биндюгу. Кабыр кашеварил частью мяса. Они отчаянно смердило, что его совершенно не смущало. Пока таскали и грузили, прошло часа три. Выпили кофе, приступили к волчатине. А что, жесткое как голенище, но есть можно, не воняет почти. Выварилось. Ну или мы принюхались и оголодали. Большая часть мяса была разложена по пакетам, в холщовый мешок и ушла в телегу.

Тронулись в восемь, в сторону Цеха, сытые и довольные что живы. Скушать он нас захотел. Ха!

* * *

— Не хочу продавливать решение своим авторитетом! Пусть народ выскажется, — медленно произнес