Разбег в неизвестность - Павел Дмитриев

Первые дни в Крыму всегда великолепны. Можно бездумно лежать рядом с женой на удобном плетеном кресле из ротанга, благо поощряемый генсеком Внешторг за последние полгода забил подобной мебелью не только госдачи, но и обычные магазины. Рядом на столике целая куча фруктов, от уже подсохшей клубники до первого винограда. И разумеется, в ведерке с неторопливо тающим льдом едва початая бутылка белого вина. Кислятина, в сущности, но пить пиво супруга запрещает наотрез. Если настаивать – больно тычет кулачком в начавший предательски выдаваться пивной животик.

В общем, жизнь прекрасна! Но ближе к концу недели Александр Николаевич откровенно заскучал. Из развлечений в основном книги да разговоры. Хрущев в таких случаях частенько брал надувной матрас и прямо на нем заплывал на обычный городской пляж. Охрана бессильно наблюдала с катера, как лидер огромной страны с удовольствием общается с народом по-простому, не стесняясь лысины, изрядного живота и простых сатиновых трусов. Косыгин, наоборот, любит одиночество и пешеходные прогулки, хотя Семичастный говорил, что последнее время премьера не раз замечали на окрестных тропах в компании с Микояном. Леонид Ильич вообще предпочитает охоту и рыбалку, поэтому все чаще проводит отпуск на Кавказе.

Даже хорошее надоедает. Уже не тянет в объятия теплого моря, не бодрят соленые брызги при гонке на катере, без дела висит на ножке пляжного зонта шикарная итальянская маска. Нечего особо разглядывать в глубине Черного моря. Осталось только загорать да лениво просматривать газеты и отчеты цекашных аналитиков. Пора, уже пора в Москву, в свой прохладный кабинет, к кучам неотложных дел. Но…

– Саш, ну чего ты все шуршишь газетами да листочками? Опять ящик макулатуры на пляж притащил. – Вера Борисовна помахала заломленным посередине томиком «Гроссмейстерского бала» Штемлера[196]. – Возьми книжку, расслабься, вылези наконец из-под зонтика. Загори по-человечески, живот же белый совсем.

– Ох, надоело мне отдыхать. – Шелепин недовольно откинулся на спинку кресла. – Может, пораньше домой рванем, а?

– Ты серьезно?! – Жена чуть не выронила книгу из рук. – Что-то случилось в ЦК?!

– Успокойся, Веруся, что ты! – успокоил Александр Николаевич. – Все нормально. Просто де Голль у меня из головы не выходит.

– Уходи, противный старикашка! – Вера Борисовна шутливо замахала рукой, как будто и правда кого-то отгоняла. – Ты же говорил, что визит прошел хорошо?

– В том-то и дело… – Шелепин прикрыл глаза, вспоминая. – Вот представь, сидим мы за длинным столом в Екатерининском зале, разговариваем. Много народу, наверное, человек сорок собралось. Шарль весь страшный такой, ну ты сама видела, но улыбается добродушно, по-дружески. И мельком в разговоре – ра-а-аз! Называет ГДР «советской марионеткой»[197].

– Ему возразили?

– Разумеется, как иначе. Подробно разъяснили, что для нас ГДР независимое и суверенное государство.

– А он что?

– Только кивнул, совершенно не смутившись, будто сказал: «Да пожалуйста, чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало». И дальше улыбается как ни в чем не бывало.

– То есть… – Вера Борисовна внимательно посмотрела на мужа, спустив темные очки на нос. – Ему просто безразлично или он нам настолько не верит?!

– Я никак не могу понять, что это означает. – Александр Николаевич почесал нос, с которого облезала отвыкшая от солнца кожа. – С одной стороны, может быть, это просто дань имперскому прошлому, ведь, что ни говори, в глубине души он мыслит категориями довоенного времени и наверняка мечтает вернуть те дни. Ну там колонии, негры всякие, они же сами совсем недавно из Северной Африки ушли да Индокитай забыть не успели. ГДР, конечно, не Алжир, но де Голль немцев едва терпит.

Вера Борисовна внимательно посмотрела на мужа. Практически не разбираясь в политике, она между тем давно научилась понимать многое по выражению его лица.

– Саша, ты ведь сам не веришь в такое простое объяснение. Думаешь, есть скрытый смысл?

– Да, черт возьми! Вернее сказать, нет именно в этих словах никакого глубокого подтекста, просто они хорошо показывают, что мы все время упускаем нечто важное в отношениях с Францией. Вот смотри. – Шелепин протянул жене подвернувшийся под руку номер France Soir[198]– Крупный заголовок, пара фотографий, абзац про Байконур, дальше Андрей Громыко и Морис Кув де Мюрвиль подписывают соглашение о сотрудничестве. Еще немного красивых слов, и на этом все!!! – Шелепин зло зашвырнул газету обратно в кучу бумаг. – Хорошо хоть на первой странице, а не на четвертой, рядом с футболом.

– Ты говорил, что Президиум ЦК рассчитывает на серьезный прорыв в отношениях, чуть ли не две недели генерала со свитой по всему Советскому Союзу таскали.

– Именно! Но получили только никчемную бумажку с писанными вилами по воде общими соглашениями да прямую телефонную линию до Елисейского дворца. Ну и кучу улыбок, разумеется. – Шелепин машинально потянулся к бутылке.

«Мускат Осипенко»[199]мягкой искрящейся струйкой практически бесшумно потек в бокалы. Вера Борисовна предпочитала тяжелые марочные сладкие вина, почти ликеры. Но пить выдержанное вино под палящим августовским солнцем Александр Николаевич отказался наотрез. Выбранное персоналом Чаира яркое, свежее полусухое оказалось удачным компромиссом.

– Держи. – Шелепин подал жене фужер. – Тут совсем недавно попала в подборке материалов статейка, надо будет поблагодарить за нее ребят из Международного отдела ЦК. Не поверишь, писали попы, ну в смысле иезуитская организация, «Руссиком» называется. Ее возглавляет князь Сергей Оболенский.

– Настоящий?!

– Пробу ставить некуда, племянник Льва Толстого. В тридцатые уехал прямо из Ясной Поляны, не успели в расход пустить. Впрочем, он к СССР очень хорошо относится.

– Ты меня прямо заинтриговал!

– Так вот, там считают коммунизм не идеологией, а новой гражданской религией. И мне почему-то кажется, де Голль вполне разделяет эту точку зрения.

– Вот как?! Совсем сбрендил «его сиятельство»! – Вера Борисовна не удержала улыбки. – Хотя некое сходство есть. – Она лукаво посмотрела на мужа. – Ты будешь ваше высокопреосвященство?[200]