Железные игрушки - магнитный потолок - Юрий Невский

С этим, без дела болтающимся «изделием», Арсений намучился. Громоздкое, нелепое… куда его поставить, куда пристроить? Везде мешается, везде занимает место в тесной мастерской. И ведь не выбросишь домовину просто так; и как подарок кому-то — весьма сомнительный вариант; и не приспособишь хранить какие-то вещи. А если продать? — приходила мысль. Но буйные цыганские мотивы, своеобразная эстетика, да и изготовлено под конкретный размер. Приходилось перетаскивать с места на место. Настроение от этого не улучшалось. Поди-ка, каждый раз натыкаться взглядом! (Даже живопись его в последнее время стала «мрачноватой»; темные краски, искаженная композиция, сюжет неясен или его вообще нет; это с неприязнью отметил его друг, эксперт в художественной галерее, «ты что… того, что ли?», и выразительно щелкнул по горлу.) Да, известны, конечно, божьи люди: святые старцы, отшельники. Они и спали в них, заранее смирившись, приучая себя к трагическому (с точки зрения обыденного, «непросветленного» сознания) исходу, как к проявлению высшей благодати. Но Арсений явно не достиг, да и не стремился к такой ступени духовного развития; не отрекся от сиюминутного, земного.

Однажды гроб даже уплыл от него во внезапно образовавшемся ручье… да что там! — в мощном потоке из-за обрушившегося сумасшедшего дождя.

У него был заказ, он взялся за работу, ему привезли в мастерскую крыло небольшого спортивного самолета, его надо было покрасить. Если самолет и «небольшой» — то крыло, по масштабам мастерской, просто громадное! Пришлось затаскивать его через окно. Места уже ни на что больше не оставалось: он вынес все, что было, на улицу. Временно складировал рядом у входа, у стены.

Можно было предположить (и синоптики об этом предупреждали), что после недели июльского пекла, неимоверно душная ночь разразится ливнем… Но чтобы такой разгул стихии! Сказать, что «льет, как из ведра», это ничего не значит. Настоящий потоп!

Крыло необходимо покрасить срочно, обязательно к завтрашнему утру, как просил заказчик… Вернее, представитель заказчика: эдакий плейбой в светлых мятых штанах и такой же рубахе. Сам смуглый, с черными залаченными назад волосами. Похож на актера Бандераса. Он приехал на крутой спортивной тачке и, выйдя из нее, прислонившись к ярко-красному борту приземистой машины, выслушивал указания по мобильнику. В свою очередь передавал их художнику. Арсений аккуратно записывал в блокнот пожелания.

— Значит, это… «поющие пески Лагуна-Бич» можешь нарисовать? — выслушав рокот в трубке, спросил «Бандерас».

Арсений кивнул и записал: «поющие пески Лагуна-Бич». И — «волнующиеся леса на склонах горы Джулиан» (он записал и это). К тому же «мерцающие турмалиновые шахты Пало». Плюс «игру бликов в водах морской пещеры близ Ла-Йолы и у многоярусного фонтана над Дель-Мар». И еще «серебрящийся свет Луны над Коронадо».

— Э-э… и это… не забудь! — дверь с другой стороны неожиданно распахнулась (за тонированными стеклами не было видно, что в машине кто-то сидел). Выбрался странный парень. На голове африканское гнездо из замусоленных косичек, рукава расписной полинезийской рубахи и штанины джинсов обгрызены, похоже, акулой, вокруг шеи и запястий намотаны туземные фенечки. («Да и рыльце-то у него в кокаиновом пушку», определил Арсений навскидку.) Зрачки парня расширены, взгляд блуждал.

— И… «холмы Коста-Меса, где по-прежнему бродят койоты»! — в руке у парня мобильник. Стало понятно, его-то пожелания и озвучивал «Бандерас». А это и есть заказчик — пилот самолета, сын богатого папы-олигарха, как видно.

«Бандерас» скривил недовольную физиономию.

А «Червоны маки на Каса-дель-Корво» не надо? Арсений припомнил любимую песню югославских партизан времен Второй мировой, но промолчал. Он решил твердо взять все деньги за работу вперед. Ведь если ему еще и крыло самолета оставят навсегда… нет, это уже слишком! Таскайся с ним потом по жизни.

Но когда «Бандерас» протянул несколько (по тысяче долларов!) пачек… Арсений спросил на всякий случай: «Может, разрисовать и второе крыло?» На что «Бандерас» лишь отмахнулся, заталкивая своего подопечного в салон и садясь за руль. Да ладно, мол, чего париться? И так пойдет. Ну, пойдет, так пойдет; хозяин — барин.

* * *

В небольшой тренерской раздевалке, после горячего душа, Лариса лежала распластанная на кушетке. Илона своими умелыми и сильными пальцами проминала ее всю, массировала мышцы, втирала в тело разогревающий гель, предупреждающий судороги.

— …Что же бассейн не закроют? — отвечала Илона на вопрос, но как бы рассуждала сама с собой, вслух. — Да кто его закроет, закрывали уже сколько раз. А потом опять откроют, детей надо где-то тренировать? В этих фирменных бассейнах один час, сама знаешь, сколько стоит, кто это потянет? Если здесь закроют… так в другом месте начнется. Они же, вроде как, под землей в одну систему соединены. А центр американский, ты говоришь… знаю я про него. Там почему все — с виду тишь да гладь? Потому что сбросятся владельцы, дадут кому надо на лапу, чиновникам. А те бумагу подпишут, что наш бассейн соответствует нормам, эксплуатировать можно. Хоть министр здравоохранения, хоть городской мэр, хоть кто. Сами виноваты, говорят родителям, может у вашего ребенка судороги, или сердце, или еще что… Лучше за своими детьми следите. А в дорогих бассейнах и аквапарках люди пропадать начнут? К чему им это? Одно разорение. И держится все на деньгах, сколько чиновников кормится, так все и будет. Если кто пикнет об этом… ну, журналисты… Было такое, пытались что-то вякнуть, так где они теперь?

Закончив, Илона помогла Ларисе влезть в тончайший, облегающий, поблескивающий от вживленного армирующего волокна гидрокостюм. Они вышли к краю бассейна. На ближайшей скамье Лариса оставила пакет с принадлежностями, халат, полотенце. Запив минеральной водой, приняла препарат, препятствующий декомпрессии организма, и ждала, когда он окажет свое действие.

На противоположной стороне, у стартовых тумбочек разминалась дети. Одна половина юных пловцов делала наклоны, приседания, отжимания — и Алексей вел счет, ритмично хлопая в ладоши. Другие, разбившись на пары, отрабатывали координацию движений, перебрасывая друг другу оранжевые набивные мячи.

Голоса отдавались под блекло-серым, пропускающим рассеянный свет небес полукруглым сводом, метались разрозненным клекотом какой-то невидимой, залетевшей сюда птичьей стаи. Казалось, слышен шорох крыльев… зыбкий плеск… влажные шлепки огромных ладоней… Полосы, легшие на воду от высоких, от пола до потолка окон, подрагивали как клавиши, будто нажимаемые кем-то, чтобы извлечь многомерную музыку суматохи, движения, игры света и тени. От поднимающегося хлорного марева слезились глаза.

Совсем недалеко, на бортике, в позе «лотоса» сидел бритый наголо человек. Его изможденное тело под грубым коричневым одеянием словно вибрировало от внутреннего напряжения, он раскачивался вперед и назад. Глаза закрыты, что-то бубнит. Так, сменяя друг друга, адепты буддизма читают здесь свои бесконечные мантры.

«Хорошо, хоть сегодня не День кришнаитов, — подумала Лариса. — А то иногда как заведут песнопения! С трещотками, бубнами, флейтами… И давай водить свои хороводы. Им ведь то девять, то восемнадцать, то тридцать шесть раз надо обойти по ходу солнца вокруг бассейна. Ну и кутерьма тогда творится».