Черная луна Мессалины - Мария Спасская

– Тиберий Клавдий Друз, тебя ждет император! – прогрохотал глава императорской охраны, освещая факелом роскошные покои дяди Калигулы.

– В с-с-толь поздний ч-ч-час? – щурясь, ответствовал Клавдий. – Н-н-нельзя ли о-о-обождать мне д-до утра?

– Приказ явиться немедленно!

– Да-да, я с-с-сейчас, – тряся головой, забормотал патриций.

На подгибающихся ногах он поднялся с кровати и, потянувшись, подхватил подвесной молоточек и стукнул им в медный диск для вызова слуг. Тут же возник, словно из ниоткуда, прислуживающий в спальне раб с заранее приготовленной белой туникой с пурпурной окантовкой. Клавдий поспешно одевался, подобострастно поглядывая на центуриона, стараясь угадать по его лицу, что уготовил для него венценосный племянник.

Как только дворцовая стража увела супруга, Мессалина села на кровати, обхватив колени руками и остановившимся взглядом уставившись в окно. Вот сейчас преторианцы приведут ее мужа к Калигуле, и император, рассказав о похождениях Мессалины, спросит дядюшку, что тот хотел бы сделать с неверной? Способов казнить изменницу было не меньше сотни. Можно живьем содрать кожу. Можно колесовать. Четвертовать. Обезглавить. Залить в глотку расплавленный свинец или потребовать, чтобы блудница сама наложила на себя руки.

Валерия бранила себя за неосмотрительность, кусала губы и, глядя в окно на серебряный серп луны, вдруг вспомнила свою нелюбимую мать. В тяжелые моменты Домиция Лепида всегда взывала к Гекате, и Богиня Тьмы и Колдовства не оставляла ее своей заботой. Из уст перепуганной юной патрицианки сами собой полились слова молитвы, которая шла из самого ее сердца.

– Темная Мать, возьми меня под свою защиту! – шептала Мессалина. – Не оставляй, не покидай в тяжелую минуту! Душа моя наполнена тьмой, и тьма вокруг меня, и я сама есть тьма! Тьма вечная и бесконечная. Возьми меня, раствори в себе, укрой от беды, защити и спаси…

Не замечая бега времени, Валерия молилась горячо и истово. Сумерки постепенно таяли. Рассвет все увереннее вступал в свои права. Солнечный свет заливал богато убранное помещение с выкрашенными пурпурной краской стенами и широкую золоченую кровать, на которой сидела сжавшаяся в комок молодая женщина с лунным серпом в руках. Она подносила гребень к губам, целовала его и снова шептала слова импровизированной молитвы. Взошедшее солнце отражалось в огненных волосах Мессалины, искрясь на них, как и на золотом идоле божества Калигулы, стоящем у изголовья кровати. Цезарь распорядился, чтобы отлитые по образу и подобию его изваяния освящали каждый спальный покой императорского дворца.

Скрип открываемой двери заставил Мессалину затрепетать от тревожных предчувствий. Сейчас решится, жить ей или умереть. В дверном проеме показался Клавдий. Подскакивающей походкой он устремился к брачному ложу, перекинув через руку полы плаща, чтобы не мешали при ходьбе. Грузное тело его подергивалось, по лицу блуждала странная улыбка, тихое хихиканье вырывалось из приоткрытого рта.

– Что? Что говорил император? – подалась вперед Мессалина.

– Т-ты удивишься, он нам п-п-плясал, – затрясся в хрюкающем смехе супруг.

– Как плясал? – оторопела Валерия, стараясь ничем не выдать охватившую ее радость. Получилось! Она будет жить! Великая Темная Мать отвела беду!

– Ну да, п-плясал! К-к-калигула рассадил нас в-в-всех, меня и еще двух патрициев, трепещущих в ожидании с-самого с-с-страшного, на сцене, – рассказывал, оживленно размахивая руками, Клавдий. После ужаса, который ему довелось пережить, он чувствовал небывалое облегчение и говорил, почти не заикаясь. – А потом император в-в-вдруг выбежал к нам под звуки ф-ф-флейт и трещот-ток, в женском покрывале и столе до п-пят, проплясал нам танец и у-у-ушел.

– И все? – недоверчиво прошептала Мессалина.

– Все, – радостно рассмеялся Клавдий.

Вдруг он сделался серьезен и опасливо проговорил:

– М-мне кажется, л-любовь моя, что назревает б-б-бунт. Я с-с-слышал кое-какие разговоры. С-сенаторы с-с-считают, что Калигула над всеми издевается. И с-с-сильнее всех приходится страдать К-кассию Херею. Этого почтенного т-трибуна преторианской когорты наш император изводит с особой жестокостью. То при всех обзовет неженкой и б-б-бабнем, то назначает ему, как пароль, слова «П-п-приап» или «Венера». А то, – голос Клавдия понизился до шепота, – п-предлагает ему руку для поцелуя, с-с-сложив и двигая ею самым непристойным образом. Не н-нравится мне все это! Ты знаешь, д-д-дорогая, мы можем оказаться в гуще п-переворота. Нужно как можно с-с-скорее перебираться на з-загородную виллу.

Мессалина и без мужа знала, что готовится переворот. Под сводами дворца давно перешептывались о тревожных для цезаря знаменьях. В Олимпии статуя Юпитера, которую Калигула приказал разобрать и перевезти в Рим, разразилась вдруг такими раскатами хохота, что машины затряслись, а работники разбежались, а случившийся при этом человек по имени Кассий заявил, что во сне ему было велено принести в жертву быка. Тогда же оракулы Фортуны Антийской, именуемые «вещими сестрами», открыто указали Калигуле остерегаться Кассия. Встревоженный император тут же послал убить проконсула Азии Кассия Лонгина, ни сном ни духом не ведавшего о причине императорской немилости.

В Капуе молния ударила в Капитолий, а в Риме молния сожгла комнату дворцового привратника. Придворный астролог Сулла лишь подливал масла в огонь. В приватных беседах с особо приближенными к нему царедворцами Сулла частенько повторял, что близится смерть императора. Внутренне готовая к предстоящим переменам, Валерия подпрыгнула на кровати, резво вскочила на колени, обхватила супруга за полные плечи и прижалась к его жесткой щеке своей нежной щечкой.

– Ну что ты, мой Клавдий! – Она провела тонким пальчиком по его тучной шее, забираясь под тунику, как делала всегда, когда хотела предаться любви. – Ни в коем случае! Мы не должны уезжать, а то нас в первую очередь заподозрят в измене. Мы должны жить там, где приказал император!

– К-к-как скажешь, м-м-моя богиня!

Клавдий сгреб жену в охапку и впился мокрыми губами в ее возбужденно приоткрытый рот. Он не мог устоять перед Мессалиной, когда она того хотела.

Москва, 199… год

– И кто же похититель? – первым делом поинтересовался Цацкель, покидая свое убежище под дубом и устремляясь ко мне по расчищенной дорожке.

– Понятия не имею. Но последним, кто заходил в гримерку и видел гребень, был, несомненно, предприниматель, учинивший скандал. Правда, когда к Мессалине заглянул наш бузотер, там все еще присутствовал охранник.

– Что охранник? Тупое животное, – поморщился экстрасенс. – Разве он разбирается в артефактах? Вот бизнесмен – другое дело. Знаете что, Елена? Поехали ко мне. Обсудим ситуацию.