Янтарные глаза леса - Елизавета Дворецкая

– День тебе добрый, милая! – ласково сказала Звенила.

Шагнув к Смеяне, она хотела погладить ее по голове, но девушка вдруг вскочила, прянула в сторону и замерла, сжимая в руке пест, как будто на нее замахнулись. Ленивое равнодушие на ее лице мигом сменилось настороженностью, а глаза вспыхнули в полутьме избы таким ярким желтым светом, что все вздрогнули.

– Да ты что, глупая? – прикрикнула бабка Гладина, сердясь, что тоже испугалась. – Мудрая женщина тебе помочь хочет, порчи поискать. Куда ты своего черноглазого девала?

– Не знаю я ничего! – буркнула Смеяна, неприязненно глядя на Звенилу.

Она сама не знала, почему эта женщина с подвесками-лапками вызвала у нее такое острое враждебное чувство, но ей вдруг захотелось царапаться. Испугавшись, как бы родичи сейчас не увидели в ней рысь, как тогда увидела Синичка, Смеяна бросила пест на лавку и выбежала из избы.

Варовит и три женщины переглянулись, озабоченно качая головами.

– Ох, испортили девку! – жалостливо забормотала Овсянка. – Вот и с моим точно так же было: сидит один, на свет не глядит, говорить не хочет!

– Никогда с ней такого не было! – подхватила бабка Гладина. – Как подменили девку! Говорила я тебе, дед: продать бы тебе того черного и на огнище не водить! Чтоб ему пропасть, собаке! Ох, Макошь-Матушка! Брегана Охранительница!

– Не тревожьтесь, добрые люди! – заговорила Звенила. – Я помогу вам! Я попрошу Вечернюю Зарю и Священный Истир помочь вам. Злой человек к вам не вернется. Но я должна знать, где он.

Варовит и Гладина переглянулись и ничего не ответили.

* * *

Уходящее солнце бросало багровые отблески на широкий Истир, и священная река снова стала пламенной дорогой, ведущей в Надвечный Мир. На высоком берегу издалека виднелась фигура женщины в белой рубахе, с поднятыми вслед за солнцем лебедиными крыльями. Она казалась берегиней, провожающей с неба отца своего Дажьбога.

– Мать наша, Заря Вечерняя! – протяжно взывала Звенила, и серебряные подвески на браслетах звенели в лад ее словам. – Возьми золотые ключи, замкни род человеческий от черного навья, от лихой болезни, от порчи, от сглаза, от лютого зверя! Обставь вокруг нас тын железный, столбы булатны, и чтобы тына того оком не окинуть, глазом не увидеть, коню не перескочить, птице не перелететь! Возьми у Сварога-Отца Огня Небесного, пусти вкруг тына того огненну реку! Отгони навье черное, отгони недруга всякого, каждого восвояси: водяного в воду, лешего в лес под бревно скрипучее, под коренье сырое, а ветряного под куст и под гору крутую! Заключи их там на весь век тремя ключами железными, тремя замками булатными! И заговор мой не на час, не на день, не на месяц, не на год, а на весь век, пока свет живет!

У ног чародейки стояла широкая глиняная чаша, полная воды. Отблески зари окрасили ее в багряный цвет, словно пролили в нее часть небесного пламени. Женщины Ольховиков и Перепелов, тесной стайкой жавшиеся на опушке, благоговейно складывали руки.

– Вот это вещая женщина! – восхищенно шептали они, не сводя глаз с белой фигуры над рекой. – Вот это сила дана! А Творян наш что, ругается только…

Смеяна тоже наблюдала за ворожбой дрёмической гостьи, но без малейшего благоговения. Ей эта женщина упорно не нравилась. Разговоры бабок и теток о сглазе причиняли ей досаду: она просто скучала по Грачу. Нет, она не жалела о том, что дала ему свободу, но ей очень не хватало его. И огнище, и берег Истира, и рощи, и луговины, где они бывали вместе, теперь казались ей опустевшими и тоскливыми. Она-то хорошо знала, что за «сглаз» поразил Заревника, и возмущалась подлым наветом. Ах, как вовремя она догадалась перегрызть науз! Будь Грач еще здесь, за одно подозрение о «черном глазе» мужики обоих родов забили бы его осиновыми кольями, и даже князь не помог бы. И эта пучеглазая туда же! Смеяна чуяла, что в этой женщине с бледным лицом не так уж много истинной силы, а вот ее тайный злой умысел виделся вполне отчетливо. Но чтобы прочитать и понять его, требовалось гораздо больше мудрости, чем имела Смеяна. Она даже подумывала, не сходить ли к Творяну. Но не хотелось: ведун наверняка страшно зол на нее за то, что она нарушила его науз. Родня не догадывается об этом ее «подвиге», но Творян наверняка знает, не может не знать!

Окончив ворожбу, Звенила подняла чашу с заревой водой и бережно понесла на огнище. Ее лицо было умиротворенным, полным таинственного смысла. Она сделала свое дело: и Вечерняя Заря, и Озвеневы кмети на том берегу услышали ее.

* * *

Приближалась полночь. Опустилась темнота, даже самые озорные парни и девушки, напрыгавшись в последних хороводах перед Купалой, разошлись по домам и угомонились, набираясь сил для завтрашних гуляний. Огнище Ольховиков спало. В избе старейшины, где устроили на ночь пришлую чародейку, было тихо, только дед Варовит похрапывал и неразборчиво бормотал во сне. В углу под лавкой кто-то возился и шуршал с неровными перерывами. Может, мышь, а скорее, кикимора. Судя по тому, как смело она себя вела – шуршать при госте, – кто-то из хозяев ее прикармливал.

Чувствуя приближение полночи, Звенила приподнялась, спустила ноги на пол. Возле ее лавки спали на полу двое Варовитовых внуков, чье место она заняла, и гостья едва сумела поставить ногу так, чтобы на них не наступить. Мальчик перевернулся во сне, и чародейка забормотала сонный заговор. Она подождала еще немного, но никто не проснулся, дед Варовит также неразборчиво приговаривал во сне. Это даже к лучшему: его бормотание заглушило тихие шаги чародейки и легчайшее позвякивание ее подвесок.

Неслышной белой тенью Звенила выбралась из избы и скользнула к воротам. Вместо прежнего засова их запирал изнутри огромный кованый замок. Напуганный появлением лиходеев, Варовит послал Заботу к кузнецам Лебедина, не доверяя такое важное дело Даяну, и теперь был почти спокоен. Самолично закрывая огнище на ночь, он клал огромный ключ к себе в изголовье. Даян посмеивался, что этаким ключом можно медведя убить, если в лоб стукнуть. «Зато надежно!» – отвечал довольный Варовит.

Он не знал, что сам пустил врага в дом и что дрёмической чародейке вовсе не понадобится ключ.

Подойдя к воротам, Звенила развязала мешочек на поясе и достала из нее сухой стебель травы с длинными узкими листьями, заостренными, как наконечники стрел. Это была та самая разрыв-трава, которую так и не стали искать Байан-А-Тан и Смеяна. Прильнув к воротам, Звенила пробормотала что-то почти неслышное и прикоснулась стеблем разрыв-травы к замку. Тут же раздался железный щелчок, конец кованой дужки освободился, и раскрытый замок повис в скобах. Звенила ловко вытащила его, бесшумно опустила на землю и выскользнула за приоткрытую створку.

– У-ху! – легко, певуче крикнула чародейка, подняв ладони ко рту.

Даже настоящая сова не отличила бы ее голос от голоса серой ночной хозяйки. Закрыв глаза, чародейка ждала, считая про себя. На «шестнадцать» из глубины леса послышалось в ответ:

– У-у-гу!

Звенила спрятала разрыв-траву и стала ждать. Через недолгое время поблизости засопели, и рядом с женщиной появился Озвень.