Янтарные глаза леса - Елизавета Дворецкая

– Долго же ты добирался! – шепотом упрекнула Звенила. – Сколько ты привел?

– Двадцать пять со мной, – прошептал он, но его шепот у другого человека мог бы сойти за обычный голос.

– А сколько было в прошлый раз? – ехидно спросила Звенила, отойдя от створки и пропуская воеводу во двор. – Иди же, медведь, теперь тут не глиногорская дружина, а всего-навсего два десятка смердов. С ними-то ты справишься?

– Ты не нашла его? – шепнул кто-то из кметей. – Зачем нам это огнище? Где Байан?

– Он у них, но они его прячут! Ищите! Я его не видела, но хозяева знают, где он!

– Дайте огня, – велел Озвень.

Одна за другой во двор огнища проникали темные фигуры. Это были все те же «лешие», кто неполный месяц назад сражался на Истире со Светловоем и Проченом. Бурые и зеленые рубахи делали их почти невидимыми в темноте, мягкие сапоги ступали привычно тихо.

– Перун с нами! – шепнул Озвень. – Давай! Если кто его найдет – сразу труби, и уходим!

Разбившись на пять пятерок, кмети подобрались к пяти избам огнища и по крику совы разом кинулись внутрь. Не давая спящим хозяевам опомниться, они ловко и быстро вязали всех подряд – стариков, детей и женщин; мужчин и парней умелыми ударами по голове загоняли в беспамятство, чтобы меньше возиться. Огнище быстро наполнилось недоуменными и испуганными криками, женскими воплями, плачем детей, причитаниями. Ослепленные светом факелов, ничего не понимающие Ольховики от ужаса не имели сил сопротивляться, даже не понимая, кто на них напал: люди или черные навьи. А «лешие», не обращая внимания на крики, быстро делали свое дело. В считанные мгновения все огнище было в их руках.

– Этот у них старший! – Звенила указала Озвеню на Варовита. – Его не бейте!

Два кметя связали Варовиту руки и поставили перед воеводой. Старейшина судорожно потряхивал головой, изо рта его вырывалось невнятное хриплое бормотание, в выпученных глазах бился ужас.

– А ну говори, пень старый, – куда девали? – рявкнул Озвень, надвигаясь на старика всей своей грузной тенью. – А ну!

– Что? За что на нас? Макошь-Матушка! – бессвязно бормотал Варовит, ничего не понимая.

Все это было как страшный сон, когда снится то самое, чего больше всего боишься: толпа чужих на огнище, связанные сыновья, огонь факелов, грозные окрики чужаков и причитания женщин.

– Тебя спрашивают, где дрёмич, который жил у вас в холопах! – пояснила ему Звенила. – Вы звали его Грачом. Где он?

– Ах, вот ты какая, лебедь белая… – проговорил Варовит, начиная соображать. – А мы тебя в дом-то пустили, ах, дураки…

Озвень схватил его за бороду и вздернул голову старика вверх.

– Ты говори, пока добром спрашивают, гриб трухлявый! – проревел воевода в лицо Варовиту. – Где он? Давно красного петуха не видал? Так сейчас увидишь? Где?

– Не знаю, – едва сумел выговорить Варовит, хрипя и задыхаясь. – Не знаю! Давно…

Озвень коротко и сильно ударил его под грудь, и старик захрипел, закашлялся, согнулся бы, но воевода не выпускал из рук его бороды. Тело Варовита задергалось, голова затряслась.

– Худо тебе будет! И всем щенкам твоим! Говори!

Варовит только мотал головой и натужно кашлял.

– Да не знаем мы, где он, проклятый! – отчаянно завопила бабка Гладина. У нее тоже были связаны руки, но ее никто не держал; вскочив с лавки, она бросилась в ноги Озвеню, продолжая вопить: – Не знаем, Макошь и Обета видят, не знаем! Не погуби, батюшка! Дней с десять как в лес ушел и пропал!

– Они на него науз надели – он не мог уйти! – вскрикнула Звенила. – Они знают! Знают!

Чародейку колотила крупная дрожь; страх, ярость и ненависть, залившие огнище, как буйные потоки ледяного ветра, продували ее насквозь. Они неслись на нее со всех сторон, от каждого человека, и она не могла справиться с собой. Ее дергали отчаянные судороги, горло сжималось, дыхание теснило. Сам вещий дар Звенилы возник именно из этой нечеловеческой чувствительности ко всем переменам мира, но как тяжело быть вечно открытым глазом, вечно настороженным ухом, жить все равно что без кожи, открытой всем ветрам. О богини-матери и богини-девы, Макошь добрая и Вела мудрая, живу я, без ветра шатаючись, от солнышка мне нет обогрева, от ветра мне нет обороны, от дождя нет мне укрытия…

С искаженным, как от плача, лицом Звенила кидалась то в одну сторону, то в другую, тормошила Озвеня и кметей. Не меньше самих Ольховиков она хотела все закончить поскорее; даже будь Байан ее родным сыном, она не могла бы более страстно желать наконец найти его и уйти отсюда! Вернуться домой, к Держимиру, возле которого ей только и было хорошо.

– У них есть девка, которая знает! – с трудом одолевая судороги в горле, закричала Звенила. – Она не здесь! Пойдем! Она рыжая, ее легко найти! Она водилась с ним! Она знает! Знает!

– Где? – Озвень повернулся к ней.

Как птица по вихрю, чародейка кинулась на двор, воевода с двумя кметями затопали следом. Остальные тем временем обшаривали каждую избу, светили факелами в подполье, поднимались на повалуши, сдергивали детей с полатей и шарили там. Ни один хлев, ни один погреб не остался закрытым. Повсюду скрипели двери, стучали крышки лазов.

Звенила влетела в избу Добрени, и ей сразу бросилось в глаза перекошенное лицо одного из кметей: правой ладонью он зажимал запястье левой, и меж пальцами его обильно капала кровь.

– Морок дери! – неразборчиво бранился он. – Лешачиха!

– Где твоя девка? – гаркнул Озвень.

Быстрым взглядом окинув избу, полную пламенных отблесков и перепуганных лиц, Звенила мигом нашла Смеяну. Руки у той были связаны за спиной, она сидела, чуть наклонясь вперед, словно готовясь броситься. Лицо девушки исказила звериная злоба, глаза горели желтым огнем, зубы блестели в хищном оскале. Двое кметей пятились от нее с ошарашенными лицами. Она напоминала разъяренную, загнанную в угол рысь, готовую биться когтями и зубами.

– Вон она! – Звенила указала на Смеяну и сильно вздрогнула.

Острый ужас пронзил ее при взгляде на лицо девушки. Звенила страшно боялась леса и оборотней, а от рыжей волнами исходило ощущение звериной силы.

– Э-э! – Один из кметей предостерегающе замахал рукой. – Берегись! Она кусается!

– Сильна девка! – охнул другой и оглянулся на кметя, зажимавшего окровавленную руку.

Озвень шагнул было к Смеяне, но желтый огонь ее глаз оттолкнул его назад. Остановившись в двух шагах, воевода гневно пыхтел, злясь на нее и на себя, но не решаясь подойти ближе.

– Где он? – грозно спросил он у Смеяны. – Ты, девка, давай говори!

– Тебе кого? – яростно дыша, выкрикнула Смеяна. – Лешего? Морока? У лебеди твоей лупоглазой спроси!

Звенила ахнула, сжала кулаки от бессильной ненависти.

– Холоп ваш где? Дрёмич, черный, смуглый такой! Вы его Грачом звали! – почти спокойно разъяснил ей десятник по имени Дозор. – Ты, девица, не кусайся, а добром скажи, куда вы его запрятали, мы и уйдем себе. И никого не тронем, пусть Обета слышит!