Обрекающие на жизнь - Анастасия Парфенова

— Уже нашла.

Пауза.

— У тебя всегда был очень… нестандартный подход к разрешению такого рода внутренних конфликтов, Антея.

— Как это? — заинтересовалась я.

Какое-то время она молчала, пристально меня разглядывая. Заговорила тихим, отстранённым голосом, который был у Нефрит, когда она погружалась в мир своих призрачных видений.

— У каждого из нас, по крайней мере у каждого человека, есть обратная сторона. Всё то, что мы не желаем или не можем в себе увидеть. Всё, что кажется нам неприемлемым или невозможным. Желания, способности и переживания, которые не совместимы с сознательным представлением о себе. Всё это концентрируется в подсознании человека и становится Тенью. На пути самопознания нам не избежать встречи с этим могущественным архетипом… Несколько лет назад встретилась со своей Тенью и ты.

Я сразу поняла, о каком случае она говорит. И зябко обхватила себя руками.

Встретилась? Слишком слабое слово. Скорее, мы с моей Тенью врезались друг в друга. С разгона. Приложились друг о друга так, что сломанные кости души до сих пор ныли при плохой эмоциональной погоде. Звон от того столкновения чуть было не разрушил целый мир… и так небрежно убил одну зеленоглазую арр-леди, которой не повезло оказаться поблизости.

— Не упрощай. Для простого отражения моей личности то существо… та Антея была слишком мощным образованием.

Нефрит улыбнулась, в улыбке не было ни тепла, ни веселья.

— Я гораздо лучше тебя знаю о всех магических тонкостях и неувязках того феномена. Но Тень — не только скопление негативных характеристик, она притягивает вообще всё, что мы в себе не видим. Если наша самооценка низка, то Тень получает все те способности, которым не находится места в сознательной жизни. Это хранилище огромного количества энергии, мощнейший источник творчества. И чем сильнее мы отрицаем в себе что-то, тем сильнее становится Тень. Ты, Антея, и тогда, и теперь умеешь отрицать с потрясающей страстностью. Мне до сих пор странно, что ты так легко осознала все те теневые стороны своей личности и приняла их как законную часть себя. А потом начала так активно и так расчётливо их использовать.

Я опустила голову, вспоминая, как произошло это самое осознание. И «принятие». Никаким душевным и внутренним ростом тут и близко не пахло. Я просто швырнула словами в Аррека, впечатывая их, вдавливая в обнажённые раны, «активно и осознанно» стремясь сделать ему как можно больнее. И лишь позже начала понимать, насколько эти признания были правдивы. Одна из наших самых первых и самых уродливых ссор. Тогда, единственный раз за всю нашу совместную жизнь, он меня чуть было не ударил.

— Но каким бы странным и кружным ни был твой путь, ты, к моему величайшему удивлению, развиваешься.

— Угу… Ещё два дня буду развиваться. Не подскажешь, как найти короткую тропинку и добраться до совершенства в столь сжатые сроки?

— О… — улыбнулась. И на человеческом лице хищно блеснули совершенно неуместные клыки эль-ин. — Уверена, ты доберёшься. В крайнем случае, заставишь совершенство приползти к тебе.

— Тоже выход, — вздохнула я, обдумывая, как можно осуществить подобное на практике.

— Ты только помни, Тея, что эльфийское совершенство тоже умеет кусаться, — довольно резко посоветовала богиня.

— И зубы у совершенства довольно острые, — раздался из-за спины мелодичный, точно змеящийся причудливыми аккордами голос.

Я застыла…

…не зная, как надо дышать…

…потеряв способность мыслить…

Ауте Милосердная, неужели за эти годы я и правда успела забыть звук его голоса?

Медленно, так медленно, точно боялась расплескать что-то бесконечно дорогое, повернулась.

Серебристые, с зеленоватым оттенком волосы падали на плечи, на спину, на руки. Серебристые волосы оттеняли серебряную кожу, казалось, весь он состоит из живого, мерцающего словно светом серебра. Только бездонная чернота глаз и имплантата выделялась на фоне сдержанного серебряного сияния. Он был словно поэтическая строчка… музыка. Здесь, в глубинах океана грёз, в мягкой темноте чёрных вод, он казался духом, выходцем из потустороннего мира.

Он казался именно тем, кем и являлся на самом деле.

Ауте Милосердная, неужели за эти годы и я правда успела забыть, как он выглядел?

Да.

— Антея, — он мягко поднялся по ступеням в беседку, опустился на подушки напротив. Улыбнулся с искренним сожалением.

Я резко оглянулась. Нефрит не было. Вновь обожгла взглядом черноглазый призрак. Это и в самом деле был он. Не ещё одно лицо Эль, не отражение, не маска. Это он.

— Иннеллин… — Мой голос звучал совсем потерянно.

— Ты выросла в прекрасную женщину, Анитти, — волшебный голос барда ласкал каждый звук, каждую ноту.

Как я любила когда-то этот голос…

Любила? Когда-то?

Наши души обвенчаны. Это значит, что даже после смерти мы — одно. Это значит, что даже если мы возродимся для иной жизни, наши души найдут друг друга, притянутые, точно мотыльки на свет, непреодолимым и неумолимым порывом. Для Аррека у меня была лишь одна жизнь, лишь короткие два дня, и после этого мы будем друг для друга потеряны. Для Иннеллина…

Он улыбнулся. Печально. Сплёл сен-образ, придавший моим мыслям и смутным ощущениям более чёткую форму:

Есть одна любовь — та, что здесь и сейчас,

Есть другая — та, что всегда…

Есть вода, которую пьют, чтобы жить,

Есть — живая вода.

Глядя на эль-ин, которого безутешно и тихо оплакивала почти всю жизнь, я вдруг с ужасом поняла, что совсем не знаю его. Не знаю, не помню, не понимаю. Что с Арреком, с этим человеком, чужаком, с невыносимым, чванливым тигром меня связывает больше, чем с первым мужем, которому когда-то без сомнений и без оглядки вручила свою душу.

О Ауте…

Мои уши жалобно опустились, пальцы сжались, оставляя на ладонях кровавые следы когтей.

— Всё верно, родная, — его голос погружал в тёплые серебристые воды, против воли заставлял расслабиться, забыться. Между нами затрепетал хрупкий сен-образ ту.

Жизнь и смерть. Двойственность. Разделённость тех, кто оказался по разные стороны грани. Судьба.

— Ненадолго, — хрипло выдохнула я.

Он как-то неопределённо взмахнул ушами.

— Я пришёл извиниться, Антея.

Что?

— За что?

— За то, что украл твою юность.

Я открыла рот, чтобы начать с жаром отрицать эти самообвинения. И не произнесла не слова. С правдой не спорят.

Тогда я была ребёнком. Глупым ребёнком. Я доверилась ему полностью, без оглядки. Иннеллин знал, чем грозит «Венчание душами». Он должен был сказать «нет» за нас обоих. Теперь, с высоты более чем полувекового возраста и опыта, это было очевидно.