Любовь колдуна - Галия Злачевская

– Не надо, – буркнул Гроза. – Вы что? Я никому ничего не скажу. И в мыслях такого не было, сами небось поняли.

– Понял, – кивнул Николай Александрович. Вид у него был потрясенный. – Гроза, ты…

Вдруг он протянул руку и ласково погладил Грозу по плечу:

– Когда-нибудь я буду гордиться, что ты был моим учеником!

Гроза смущенно пожал плечами. Он отразил попытку Николая Александровича завладеть его сознанием настолько легко, что чувствовал себя каким-то обманщиком.

Покосился на Лизу и Павла. Лиза очень старательно проверяла, как там чувствует себя в корзинке Тимофей. А Павел смотрел на Грозу исподлобья, мрачно – даже яркие синие глаза его потемнели.

Когда их взгляды встретились, Павел отвернулся.

Москва, 1937 год

Отчет Ромашов написал, однако сдавать его не стал. Решил завтра доработать. Сходил в столовую, пообедал, потом узнал, что начальник отдела так и не вернулся из Кремля. Сосед по кабинету тоже не появился, и Ромашов решил уйти. Листки с адресами родильных и детских домов он спрятал в карман.

– Я должен уйти – проверить один адрес, – объяснил дежурному. Тот безразлично кивнул.

Ноги сами понесли Ромашова на Сретенский бульвар. Множество прохожих как ни в чем не бывало шли мимо места, где погибли Гроза и Лиза. О событиях прошлой ночи ничто не напоминало постороннему равнодушному глазу!

Ромашов покосился в ту сторону и зашагал по улице Кирова, потом по Новой Басманной, по Спартаковской и, наконец, вышел на улицу Бакунина, 85, к родильному дому.

Взглянул на часы.

Путь занял 52 минуты.

В эту минуту к роддому подъехало такси, из которого выскочил широкоплечий кавторанг[42] с огромным букетом оранжерейных роз. Сунул букет под мышку, словно банный веник, сорвал фуражку, обтер носовым платком раскрасневшееся потное лицо, запихнул платок в карман, выхватил из-под мышки букет, расправил его и ринулся на крыльцо. За ним крепкий матрос волок огромную авоську, из которой торчали горлышки шампанских бутылок и углы конфетных коробок.

В эту минуту распахнулась дверь, вышла рыженькая угрюмая нянечка и встала, придерживая створки. Появился высокий молодой доктор с завернутым в голубое одеяльце ребенком на руках.

Вслед за доктором шла очень красивая черноволосая женщина в белом платье, которое болталось на ней, как на вешалке, смешно топорщась на животе.

Ромашов догадался, что это то самое платье, которое она носила, пока была беременная. Сейчас стала тонкая, как спица, а раньше была – ого!

Увидев моряка, красавица схватилась за платье и выразительно растянула его в разные стороны. Глаза ее метали молнии.

– Алекс-с-сандр-р-р! – не то просвистела, не то прорычала она низким от возмущения голосом. – Ты это видишь?! Я же просила привезти мне приличную одежду!

– Тамара! – воскликнул кавторанг и рухнул на колени прямо на ступеньки, простирая вперед букет. – Царица моего сердца! Прости! Но я даже на квартиру не успел заехать! Прямо с самолета! Да какая разница, в каком ты платье! Ты все равно прекрасней всех! И ты родила мне сына!

– Вообще-то я думала, что родила сына нам, – надувшись, буркнула Тамара, выделив последнее слово.

– Звезда моя, – прочувствованно произнес кавторанг. – Конечно! Конечно! Но где он? Где?!

Пружинисто привскочив, он кинулся к жене, обнял.

– Любовь моя! – кричал темпераментный кавторанг. – Где он? Покажи мне его!

– Да вот же ваш сын, товарищ Морозов, – с напряженной, какой-то неестественной улыбкой проговорил доктор. – Вот он! – И протянул капитану аккуратненький сверточек.

– Сашка! – восторженно простонал кавторанг. – Санька! Сан Саныч Морозов!

При виде его обалделого лица Ромашов досадливо сморщился: он не любил детей, и наблюдать, как военный человек, вдобавок в форме, вдруг растекся лужей при виде какого-то кусочка мяса, было противно. Вообще в этой сцене чувствовалось что-то театральное: уж слишком красивой оказалась женщина и слишком эффектным – этот моряк. Прямо как в кино!

Минут через пять капитан все же освоился со своей новой ролью и вполне уверенно унес новорожденного сына в автомобиль. Его жена раздавала бутылки и коробки, долго трясла руку доктора, у которого с лица не сходила все та же напряженная улыбка. Потом она сунула в карман нянечкиного халата какой-то маленький сверточек, но лицо той оставалось по-прежнему угрюмым, хотя там, конечно, были деньги.

Ромашов предпочел сделать вид, что ничего не заметил.

Когда прекрасная Тамара наконец села в такси и счастливое семейство укатило восвояси, Ромашов поднялся по ступенькам и, миновав рыжую нянечку, которая все еще придерживала дверь, с каким-то странным выражением косясь на доктора, задумчиво смотревшего вслед автомобилю, спросил у него:

– Где я могу найти главврача, товарища… – Он мысленно перелистал свои записи: – Товарища Волкова?

– Его вызвали на совещание в горздрав, – сказал доктор, снимая шапочку и утирая худое лицо, которое почему-то показалось очень знакомым Ромашову. – А вы что хотели, товарищ?

Ромашов показал удостоверение и представился.

Лицо доктора на миг напряглось, но тотчас вновь стало спокойным.

Лицо санитарки на миг оживилось, но тотчас вновь стало угрюмым.

– Меня интересует судьба двух новорожденных детей, которые могли попасть в ваш родильный дом минувшей ночью, – сообщил Ромашов.

– Да у нас тут сплошь новорожденные, – усмехнулся врач. – Они попадают, как вы говорите, в наш роддом круглосуточно. Кого аисты принесут, кого в капусте найдут…

Он устало засмеялся и оглянулся на рыженькую санитарку, как бы ожидая, что она засмеется тоже. Девушка с усилием изобразила улыбку, но ненадолго.

– Я не вполне точно выразился, – пояснил Ромашов. – Этих детей могли подкинуть.

– Сразу двоих? – удивился доктор.

– Возможно, – сказал Ромашов. – Это только мое предположение. А кто из врачей дежурил минувшей ночью?

– Да я, – пожал плечами доктор.

– Ваша фамилия?

– Виктор Панкратов.

Ромашов слегка поморщился. Он не любил это имя – Виктор. Так звали Артемьева.

«Да забудь ты все это, в конце концов!» – приказал он себе.

– Значит, вы дежурили, товарищ Панкратов… – задумчиво повторил Ромашов.

– Ну да, – подтвердил тот. – И могу вас заверить, что никого на крыльце не находил, никаких подкинутых детей. Вот и Галя дежурила. – Он кивнул на санитарку. – Она еще с вечера заступила, а я попозже пришел. У нас тут сейчас со сменами такая чехарда!