Империя страха - Брайан Стэблфорд

– Нет, – сказал Ноэл. – Сейчас раздастся барабанный бoй – но мы не в самом городе, будет не очень громко. Мы в безопасности и должны уснуть.

– Если я останусь с тобой, – сказала она, – то буду спать лучше.

– Лангуасс будет искать тебя, – ответил он, стараясь смягчить тон.

Она хотела ответить, но вошел Квинтус и посмотрел на обоих, неудобно устроившихся в складках защитной сетки. Лейла питала уважение к Квинтусу, хотя он не был суров с ней, и замешательство, смешанное с раздражением, заставили ее отодвинуться.

– Не бойтесь, – сказал Квинтус. – Лагерю ничего не угрожает. Нгадзе будет наблюдать. Гендва и Мсури ушли, Нтикима тоже, возможно, потому что он уруба.

Ноэл задумчиво кивнул. Ни он, ни Квинтус не верили, что Нтикима ушел из-за того, что был уруба. Они давно решили, что он принадлежит к Огбоне и с самого начала должен был следить за торговцами из Буруту, докладывая своим хозяевам об их действиях, планах. Они не особенно сердились, потому что мальчик нравился обоим, но должны были остерегаться.

– Пойду к Лангуассу, – сказала Лейла, – хотя я ему больше не нужна. Он теперь не успокоится, пока не узнает, сможет ли использовать тайну черных вампиров, если, конечно, доберется до нее.

Цыганка вышла из палатки. Ноэл удивленно посмотрел ей вслед.

– Что она хотела сказать? – спросил он монаха.

Квинтус забрался под сетку своей постели и сбросил сапоги:

– Думаю, она пыталась намекнуть тебе, что Лангуасс импотент или что-то в этом роде. Он как-то осторожно расспрашивал меня о лечении.

Ноэл недоуменно смотрел на монаха, пытаясь понять слова марокканки:

– А при чем здесь тайна черных вампиров?

– Под мешочки элеми ты заглядывал? – спросил Квинтус.

Гендва постоянно носил мешочки и тряпку на бедрах, мылся нечасто. Ноэл не видел укрываемого, всегда отворачиваясь от обнаженных.

– Его член изуродован, – продолжал Квинтус. – Увидев это впервые, я подумал, что он жертва неудачного обрезания или несчастного случая до того, как стал вампиром, и его ткань не восстановилась, но потом понял – это сделано умышленно. Если ритуалом икеика мальчика превращают в мужчину, то так же может происходить превращение мужчины в элеми, видимо это называется Ого-Эйодун. Элеми довольны, потому что они выше обычных удовольствий и соблазнов; мы знаем, цветные шрамы, наносимые себе такими племенами, как мкумкве, не заживают полностью даже тогда, когда их носители становятся элеми. Возможно, что головку члена Гендва отрезали и смазали чем-то, чтобы она не восстановилась после того, как он станет вампиром.

Ноэл удивился ощущению пустоты, которое почувствовал в животе. На секунду ему показалось, что он заболел. Кордери видел эдау, раненных неосторожным обрезанием на церемониях посвящения в ряды племени, вид воспаленного, гноящегося пениса удручал. Мысль о том, что возведение в статус элеми влечет более основательную кастрацию, была еще мрачнее, чем представление о том, что может происходить примерно в миле отсюда, где кровь ребенка капает в бутылочную тыкву, которую поставят на могильный холмик с захороненной плотью дитяти.

– Этого не может быть, – хрипло прошептал Ноэл. – Вампиров создают содомией, так говорил мой отец.

– Другие тоже так считали, – согласился Квинтус, – хотя грегорианцы всегда говорили, что это делает черт. Я бы хотел посмотреть на другого элеми, чтобы увидеть, чего ему недостает.

С этими словами монах улегся спать и, хотя барабаны гбеду уже били неподалеку, с удовольствием отдался объятиям Морфея. Мысли же Ноэла были так смущены узнанным, что он ворочался несколько часов и все еще не спал, когда прекратился барабанный бой. К утру его глаза покраснели, и в пути он еле двигался, вызывая раздражение Лангуасса. Пират никогда не вспоминал эту ночь, хотя явно хотел знать, что произошло между Ноэлом и его любовницей, которая, видимо, уже не была таковой в полном смысле этого слова.

Низина, по которой теперь шла экспедиция, была покрыта пышной, богатой зеленью, то и дело путникам встречались тучные стада, посевы проса, кассавы, ямса. Но дорога стала каменистой, покрытой выбоинами. Постепенно земля, жители становились беднее, и в течение дня путешественники перешли из края молока и меда в суровый край жухлой травы, редких деревьев, мрачных туземцев. Этим вечером солнце садилось в странном мертвенно-бледном зареве, харматтан затенял пурпурную линию горизонта, где край плато выделялся ломаной линией на фоне долины, простираясь вдаль насколько мог видеть глаз.

Нгадзе сказал, что торговцы хауса, сопровождавшие их, называли это плато Баучи и предупредили, что его жители, кибуны, – дикари, людоеды. Как хауса поведали Нгадзе, мужчины-кибуны – краснокожие, а у женщин есть хвосты. Эти краснокожие скачут, как черти, по пыльным степям на своих тощих пони. Еще хуже то, что они не любят элеми. Своих элеми у них нет, и они не хотят, чтобы однажды к ним пришли мудрецы. Мало того, благодарят своих дикарских богов за то, что у Огбоне нет власти над ними. Нгадзе повторил сказки торговцев о вампирах, убитых и съеденных этим чудовищным народом. Когда Квинтус спросил Гендва, представляют ли жители плато опасность, элеми остался невозмутимым.

Гендва повел их по усыпанной валунами долине к высоким гранитным скалам, и Ноэл понял, что они направляются к расселине в скале, по которой бежал быстрый ручей. Крутая тропа вела на тысячетрехсотфутовую высоту и была трудной для ослов. Тюки с животных приходилось снимать, но подъем был завершен до наступления жары. Белые разбили палатки на вершине, пока остальные заканчивали переноску грузов от подножия.

На следующий день они увидели первую деревню кибунов, без деревянной стены или рва, как у нупаев и их соседей, но окруженную высокой оградой колючих кактусов. Хижины были маленькие, а участки разделены изгородью в рост человека. На участках росло просо; домашняя птица, пони содержались в загонах.

Кибуны наблюдали за караваном из своих укрытий, но не пытались напасть. Ноэл видел, что они действительно были красными из-за того, что их обнаженные тела покрывала краска. Их копья были легче и короче, чем у воинов мкумкве. Женщин не было видно, и поэтому слова хауса о хвостах не представлялось возможным проверить. Проезжая перед кибунами, Гендва повернулся к ним, поднял правую руку и крикнул: «Шо-шо! Шошо!» На приветствие ему ответили так же – подняв руку и выкрикивая: «Шо-шо! Абоки!»

За деревней тянулась равнина с редкими низкими, искривленными ветром деревьями, желтой, местами почерневшей от огня травой. Когда вечером путешественники разбили лагерь, единственным зеленым пятном вокруг была изгородь из кактуса, различимая на южном краю горизонта.

По ровной земле продвигались быстро. Солнце сверкало в безоблачном небе, харматтан дул весь день, но на этой высоте жара менее изнуряла. На плато было меньше жителей, чем в низине, когда они проезжали крепости из кактусов, окружающие деревни кибунов, туземцы скрывались, отвечая на приветствие вампира, но не рискуя выходить навстречу или предлагать пищу. Как и предсказывал Нгадзе, с питанием стало хуже, дичи было мало. Количество пищи пришлось ограничить, скоро путешественники стали ощущать голод. Иногда они видели группы охотников-кибунов, скачущих на спинах тощих пони, Нгадзе пытался подозвать их, чтобы выменять свежее мясо на ножи и иглы, но охотники не приближались.