Эпохи холст – багряной кистью - Александр Плетнёв

Всю эту вялую катавасию буквально след в след догнала следующая телеграмма из столицы за подписью Авелана.

Приказ: демонтировать трёхдюймовое орудие с крейсера, установив на миноносец вместо повреждённого ретирадного. А также передать самодвижущиеся мины Уайтхеда.

Трухачёв же лично получил дополнительную секретную часть.

Тотчас начались авральные работы, с молчаливого согласия портового начальства и якобы разрешения аж из самого Берлина, продлившего срок пребывания «Бесстрашного» на три часа.

Губернатор Циндао снова посетил порт, приватно посетовав Ливену на строгие императорские директивы и искренне (с виду уж точно) посочувствовав русским миноносникам.

Оказалось, ему донесли, что на внешнем рейде замечены боевые суда, принадлежность которых сомнений не вызывала.

В подтверждение этого вскоре в акваторию заявился миноносец под «хиномару».

Приняв по всем правилам на борт таможенную службу, «японец» однако на внутренний рейд не пошёл – видимо, удовлетворившись разоружением крейсера, тотчас удалился.

О том, чтобы позволить русским морякам переждать до темноты и выйти из порта в ночь, немцы и не заикнулись.

Педанты – сказали «айн, цвай, драй – ещё три часа», значит, только три.

«Бесстрашного» поджидали.

Немцы услужливо донесли о двух «японцах»: две дымящие точки в десятке кабельтовых, стоящие носом к выходу с внешнего рейда – «Акацуки», что приходил на разведку, и второй какой-то…

Помня о преследовавших «Диану» четырёх миноносцах, лейтенант Трухачёв боялся, что ещё двое будут скрываться вдали на подхвате. Но их было только двое. Или целых двое… тут как повернуть.

Как военная удача повернётся.

И шанс, надо сказать, прорваться был… даже выйдя против четырёх.

Поскольку уже при волнении в четыре балла миноносец весьма скверная платформа для собственной артиллерии.

А море качало на все «пять»… баллов. И этих, поджидающих, было всего двое!

Пробежав по горизонту биноклем и ничего более не увидев, командир тихо скомандовал:

– Полный вперёд.

Затяжной драки не получилось. Японцы почему-то сглупили… из самоуверенности – двое против одного. Им бы на параллель лечь и бить, пользуясь преимуществом стволов и ходовых качеств.

А они наперерез кинулись и проскочили, разойдясь на контркурсах мимо! Из-за крутой волны так и не добившись попаданий. Впрочем, и братушки-комендоры «Бесстрашного» тоже безбожно мазали. И только потом, когда самураи заложили циркуляции, началась погоня. Вот тут и пригодилась ретирадная трёхдюймовка.

Вырвавшийся вперёд, догоняющий японский истребитель напоролся на удачно выпущенный снаряд, запарил с перебитой главной магистралью и закономерно начал отставать. Зато стрелять стал метче – всплески вставали то с одного борта удирающего судна, то с другого.

Второй, это оказался «Сиратака», имел совсем слабую артиллерию и выжимал едва двадцать восемь узлов… против двадцати семи «Бесстрашного».

И снова русские оказались метче. Вспышка на баке «японца» смела, исковеркала фигурки на открытом мостике, и противник, немедленно зарыскав, отвернул. Затем и вовсе прекратил преследование.

– Эх! – Помощник командира, не скрывая веселья, смотрел вслед отвалившим японцам. – Это как же так удачно узкоглазые по нам ни разу-то, а?

– Свезло нам, что приблудные это были, – Трухачёв деловито пытался придать достойный вид промокшей и обтрёпанной шальным осколком тужурке.

– Как это?

– Разнотипные. Один производства «Ярроу», а второй немецкой постройки – у него ход меньше. А стало быть, из разных отрядов. Пока второй нагонял нас, мы и стреножили сцуку «Акацуку»! – И пояснил со знанием дела: – А мазали они потому, что нос кидает на волну больше, чем корму. Мы устойчивей для прицеливания были.

* * *

От Циндао до Квельпарта по прямой триста семьдесят миль, но разгулявшееся море не позволяло миноносцу держать большие узлы.

Двигались по счислению, и когда по расчётам цель была близка, ход и вовсе пришлось сбавить на «малый», опасаясь в тумане налететь на сушу.

Уж с рассветом разглядев тёмное пятно острова Квельпарт, осторожно пошли в обход, моргая сигнальным фонарём по кодам, что дал Авелан в секретной телеграмме.

Кстати, ночью «Бесстрашный» прошёл всего в миле мимо неторопливо бредущей порт-артурской эскадры.

Что малотоннажке миноносцу в дурную погоду совершеннейшая болтанка (и бедолаги вахта – в солёных брызгах с головы до ног), то тушам броненосцев вестимо нипочём – давили море, не замечая трёх-, четырёхметровых волн.

«Не замечая» – скажите это «трюмным» из дивизиона живучести, что бились с полуночи, заделывая давшие течь ранее заведённые пластыри.

Витгефту в лазарете вдруг поплохело… Он то впадал, то выходил из беспамятства, звал Матусевича, спрашивал-бредил: «Доживёт ли эскадра до рассвета?», вероятно, спутав первую ночь после боя со второй, всё переживая за неприятельские минные атаки.

Не было японских миноносцев.

Отстрелялись в прошлую ночь, они ушли к Артуру. Очевидно, на бункеровку и пополнение израсходованного боезапаса.

Когда забрезжило на востоке, 1-й Тихоокеанской до Квельпарта оставалось около шестидесяти миль.

Где-то там по левому борту за глубокой дымкой и горизонтом пряталась Корея. Штурмана, завидев на левом траверзе (уж за кормой) один из крайних островков, что россыпью окаймляли южную оконечность Корейского полуострова, примерно определили расстояние до материка в те же шестьдесят миль, отметив этот ориентир на карте, детальней уточнив маршрут эскадры.

Между тем солнце подразогнало туман. Сигнальные вахты шарили по горизонту, пока никаких посторонних дымов не обнаружив.

Очевидно, что до поры…

Того не мог не направить разведчиков… каких-нибудь «собачек».

А там, может, и сам нагрянет.

И тогда грянет…

«Микаса»

Хэйхатиро устал.

Не физически, хотя и раны мелко покусывали, зудели, дёргали при резких движениях, ворочая в бессоннице тело, а с побудкой…

Утром из-за этого всего такое понятие, как «ясность мыслей», отсутствовало напрочь!

Это утро для Хэйхатиро ещё бродило остатком ночи, темнотой за иллюминатором, тусклым отголоском рынды. И скорей можно было только догадаться, что время едва перевалило за «собаку»[25]. Сна всё равно уже не было, и мысли-думы вымороченно бродили ещё в постели… долёживая, вынашивая, рождая простые решения, не утруждая себя разработкой сколько-нибудь нетривиального оперативного замысла.