Невидимки - Стеф Пенни

— Подумываю пригласить вас на ужин.

Эти слова становятся полнейшей неожиданностью даже для меня самого. Но хуже всего другое: я не уверен, что приглашаю ее потому, что действительно хочу с ней поужинать (ну, пожалуй, хочу). А может, я делаю это, чтобы посмотреть, как она будет выкручиваться?

Она ошарашена. Но кончики губ у нее подрагивают.

— Разве это разрешено?

Примерно так же разрешено, как сожительствовать с каким-нибудь овощем, подает голос благоразумие. Очень, впрочем, негромко.

— Ну, я в разводе… у меня никого нет.

— Я имею в виду, что вы частный детектив, а я фигурант по вашему делу, или как там у вас это называется?

— Я ни в чем вас не подозреваю.

— О-о, мм…

Второй случай за два дня. Приглашения от Рэя Лавелла вызывают у женщин остолбенение.

— Не думаю, чтобы это была хорошая идея, — наконец говорит она.

— Прошу прощения. Вы уже с кем-то встречаетесь… Мне нужно было сначала спросить об этом.

— Ну, понимаете… в общем, извините меня. Думаю, мне не стоит этого делать. Простите.

Ее смущение кажется неподдельным. Она не подтвердила, что у нее кто-то есть, но и отрицать не попыталась. И о чем это говорит?

В данный момент, надо полагать, это вопрос чисто умозрительный.

Джей-Джей

Я спросил у мистера Лавелла, часто ли ему приходится кого-то выслеживать. Он улыбнулся и ответил, что иногда приходится, но это вовсе не так уж увлекательно. И наружным наблюдением он иногда занимается. Как по телику. Только он сказал, что не носит оружия, так что работа у него не как у Крокетта и Таббса из «Полиции Майами», а скорее как у Шустринга.[23]

Я тут подумал — а в последнее время подумать мне есть о чем, не считая даже моих экзаменов, — но когда я думаю об этом, я чувствую себя не таким глупым и беспомощным. Я подумал, может, у меня получится разузнать что-нибудь о моем отце. Мистер Лавелл объяснил, как переходить от информации к фактам, а от фактов к уликам (я до сих пор не до конца понимаю, в чем разница между фактами и уликами, но, по всей видимости, она есть). Он сказал, что люди очень беспечно относятся к тому, что выкидывают в мусор. Я спросил — к чему, например? Он ответил — хотя бы к выпискам по кредитным картам, в которых указано все, что ты купил. Я уж не стал ему говорить, что никогда в жизни не видел кредитной карты.

А еще к вещам вроде упаковок из-под лекарств, по которым сразу можно понять, что с человеком что-то не так. От этого мне стало не по себе, — вообще-то, такие вещи не предназначены для чужих глаз, но он сказал, что это часть работы, и если люди делают что-то плохое, так им и надо.

Если у меня хватит ума, может, я смогу выяснить про Иво и маму. Только я не думаю, чтобы в нашем мусоре — да и во всем нашем трейлере — обнаружилось что-то такое, о чем я бы уже не знал. Трейлер у нас такой маленький. Хотя, когда нужно, мы прекрасно умеем скрывать что-то друг от друга, но это случается не так часто. Мама никогда особенно не тряслась над своими вещами. В детстве я постоянно играл с ее украшениями, рылся в ее шкатулке, вытаскивал оттуда все ее сережки и браслеты и раскладывал их на полу. С тех пор я пару раз заглядывал в ее вещи. Не скажу, чтобы я этим гордился, но думаю, она ни о чем не догадывалась. К тому же я ни разу не обнаружил там ничего такого, чего не ожидаешь встретить в женских вещах. Я думал, может, у нее припрятана где-нибудь фотография моего отца или что-нибудь, что принадлежало ему, но так ничего и не нашел.

Я не могу следить за мамой и Иво, когда они уезжают куда-то на своих машинах. Я могу лишь задавать вопросы так, чтобы цель моих расспросов была не слишком очевидна. Я уже пробовал. Пока что без особого успеха.

Сегодня, вернувшись из школы, я говорю, что пойду на рыбалку. Я беру удочку и пытаюсь рыбачить, но клева нет. Кроме отсыревших от сидения на мокрой траве штанов, похвастать мне нечем. Когда наконец темнеет, я возвращаюсь обратно, стараясь держаться поближе к деревьям, чтобы меня не заметили.

В трейлере деда Тене не слышно радио; наверное, он с ба и дедом отправился в паб. Похоже, все разъехались. В трейлере Иво не горит свет. Я передвигаюсь короткими перебежками, пока не оказываюсь прямо под окном трейлера Иво. Занавески плотно задернуты, и, как я ни пытаюсь заглянуть в щелку, различить ничего не удается. До меня доносится чей-то голос, но на голос Иво он не похож. Наверное, он включил телевизор. Странно. Кто-то стонет. Наверное, показывают триллер.

И тут за шиворот мне словно плещут ледяной воды. Потому что это вовсе не телевизор. Эти странные звуки издает человек. Такое впечатление, что кто-то стонет и говорит одновременно. Я напрягаю слух, пытаясь разобрать слова, но ничего не выходит. Более того, мне кажется, говорят даже не на английском. Наверное, это романи, но на нем я знаю всего несколько слов. Какие все-таки странные звуки! Я начинаю тревожиться. А вдруг эти звуки издает Кристо? Вдруг ему снова плохо? Вообще-то, на голос Кристо это не похоже, но… А вдруг это плохо Иво? Вдруг с ним что-то случилось, а Кристо не может ему помочь?

И тут я словно получаю удар под дых. А вдруг это мама там, с Иво, пока все уехали в паб? А вдруг они там с ним…

Я отхожу на несколько шагов назад, не соображая толком, что делаю, а потом возвращаюсь обратно, как будто только что подошел к трейлеру. Я нарочно иду по камням, пинаю все, что попадается под ноги, шумлю, кашляю… в общем, вы поняли. Я подхожу к двери и колочу в нее. Стоны прекращаются, но никто не отвечает. И я снова колочу в дверь.

— Иво? Ты там?

Тишина.

— Иво?

Опять тишина. Какое-то шарканье.

— Иво?

— Не сейчас, малыш.

— У тебя там все в порядке?

Снова молчание, но дверь приоткрывается. Осторожно выглядывает Иво.

— Я просто немного устал, вот и все. Кристо спит.

— Ох, мне показалось, я слышал какой-то шум… вот и подумал… Он хорошо себя чувствует?

— Да, все нормально.

Иво явно хочет поскорее спровадить меня прочь, но я не двигаюсь с места. Он вздыхает, распахивает дверь и делает мне знак пройти.

— Ну, раз уж ты все равно здесь.

Я вхожу. Мамы там нет. Трейлер выглядит как-то странно, но я не могу понять, в чем дело. Потом меня осеняет: свет выключен, только на столе горят свечи.

— Что, генератор вырубился?

— Нет.

Тут до него доходит, почему я спросил.