Пекинский узел - Олег Геннадьевич Игнатьев

распарывали небо до земли. На море разыгрался шторм. Через два дня установилась ясная и тихая погода, позволившая американцу Уарду отбыть из Шанхая. Как только он уехал, Николай перебрался на фрегат "Светлана" и велел поднять на мачте свой посольский флаг.

Встретившись с командиром эскадры, он рассказал ему о своих встречах с главнокомандующими союзнических армий, с адмиралами Хопом и Шарнэ, не умолчал и о своей словесной стычке с лордом Эльджином, принявшим его на балу буквально «в штыки», в отличие, скажем, от барона Гро, человека опытного и благоразумного.

— Значит, война неизбежна? — спросил Лихачёв, когда они вечером вышли на палубу.

— Думаю, да. Адмирал Хоп жаждет мести. Он ведь пострадал при первом штурме Дагу: был ранен, сломал руку, а француз Кузен де Монтобан — прирождённый вояка: бредит взятием Пекина.

— А, в сущности, — поинтересовался Лихачёв, из-за чего сыр-бор разгорелся?

— Из-за пустяка. Было бы желание воевать, а повод найдётся. История такова: в декабре тысяча восемьсот пятьдесят шестого года, может быть, чуть раньше, правительственный кабинет Соединённого королевства заручился поддержкой французского военного ведомства в отношении совместных экспедиционных действий в Поднебесной империи, на юге которой бурно проявлялись антиколониальные настроения и набирало мощь повстанческое движение тайпинов, образовавших своё государство. Договорившись о союзничестве, англичане и французы стали искать повод к развязыванию войны. И таким поводом послужил совершенно незначительный инцидент, который в другое время не привлёк бы к себе никакого внимания. Четыре года назад, в октябре месяце, в китайском порту Гуанчжоу местные пограничники поднялись на борт английского судна "Эрроу", провели таможенный досмотр и арестовали двенадцать матросов-китайцев. Ну, арестовали и арестовали, тем более, что матросы были заподозрены в пиратстве. Туда им и дорога. Но пограничники позволили себе спустить на судне флаг её величества.

— Это наглость! — воскликнул Лихачёв, мигом представив себя на месте капитана английского судна. — Это действительно повод к войне!

— Всё так, но только несколько иначе, — мягко возразил Игнатьев. — Капитан английского судна имел право демонстрировать величие Британской короны лишь в Гонконге, с позволения тамошнего генерал-губернатора и его администрации, а вот в порту Гуанчжоу он должен был испросить разрешение на поднятие флага у китайских властей! Это их внутренний порт. Английский консул в Гуанчжоу господин Парис, человек наглый и подлый, живо отреагировал на этот случай и громогласно заявил, что «инцидент» с британским судном "Эрроу" ни что иное, как пощёчина её величеству: публичное оскорбление действием. В Лондоне тотчас ухватились за это заявление, и началась подготовка к войне. Весной пятьдесят седьмого года к побережью Китая стали стягиваться военные корабли Англии и Франции. Политики Уайтхолла сразу предложили правительствам Соединённых Штатов и России принять участие в «большом налёте» — показать богдыхану, где «раки зимуют», но в Петербурге сочли уместным отказаться от грабительского вояжа и предложили Цинам помощь в отражении десанта.

— А что американцы? Глаза-то, небось, загорелись?

— Узнав о нашем нежелании участвовать в военной экспедиции, политики Нового Света так же ответили отказом алчным британцам.

— Где появляются англичане, там исчезает золото, — с явной иронией в тоне заметил Лихачёв.

— Бродяги, — проводил взглядом чайку Игнатьев. — Так вот, мировое сообщество дружно осудило действия союзников в Китае.

— Но война всё же началась?

— Конечно. Союзники столь жестоко бомбардировали ни в чём неповинных жителей Гуанчжоу, что даже в английском парламенте поднялась буря протеста, направленная против премьер-министра Пальмертстона, возглавлявшего партию либералов.

— Хорош либерал, нечего сказать.

— Видя, что повод к войне, в самом деле, ничтожен, Лондон уже через месяц направил в Китай особо уполномоченным и чрезвычайным послом лорда Эльджина, не к ночи будь помянут, который должен был выставить маньчжурам королевский счёт о необходимом «возмещении ущерба», причинённого китайцами «добропорядочной Англии».

— Цинизм неслыханный! — возмутился Лихачёв.

— Чисто английский, — добавил Игнатьев. — Лорду Эльджину было поручено всемерно запугать китайцев и принудить их к повиновению. В помощь ему тотчас прибыл опытный и хваткий барон Гро, и потребовал от маньчжуров освободить устье реки Бэйхэ, перегороженное цепями, дабы военные корабли союзников могли дойти до Тяньцзиня.

— Но там же стоит мощная береговая крепость Дагу, — заметил Лихачёв. — Маньчжуры могли сопротивляться.

— Могли, — согласился Игнатьев, — но пекинские мандарины так были напуганы бомбардировкой Гуанчжоу, превратившей город в груду развалин, что беспрепятственно впустили союзников в Тяньцзинь, где и начались мирные переговоры.

— С участием графа Путятина?

— Да. Евфимий Васильевич взял на себя роль посредника.

— Он действовал один?

— Нет, вместе с американцем Уардом.

— Приятный человек.

— И очень деловой.

— А теперь, — поинтересовался Лихачёв, — чего союзникам неймётся?

— Маньчжуры не пускают их в Пекин, закрывают шесть портов, объявленных ранее «открытыми», и требуют исполнить церемониал коленопреклонения при встрече послов с богдыханом. А главное, — подытожил Игнатьев, — богдыхан пытается помешать торговле опиумом, которую англичане сделали легальной, хотя ни в каком договоре, ни в какой его статье ни слова не говорится о распространении этой отравы в Китае.

— Понятно, — с явным неодобрением в голосе сказал Лихачёв. — Но есть вопрос.

— Какой?

— Для чего нужны послы: Брюс и Бурбулон, когда действующими фигурами являются лорд Эльджин и барон Гро?

— И Брюс, и Бурбулон должны проследовать в Пекин и произвести обмен ратификационными грамотами, после чего Тяньцзиньские договора вступят в юридическую силу.

— А в Шанхае это сделать нельзя?

— Можно, китайцы так и предлагали, но союзники настаивают на Пекине, где намереваются учредить постоянные представительства.

Игнатьев держался за леера и смотрел на воду. Штормовые буи, заранее установленные для союзных кораблей, тихо водило из стороны в сторону. Глаза My Лань цвета тёмной изумрудной зелени смотрели на него из глубины Жёлтого моря.

Часть вторая

Кровавый церемониал

Глава I

Двадцать пятого июня тысяча восемьсот шестидесятого года фрегат "Светлана" бросил якорь в Нагасаки. Японцы на своих лодчонках доставили на борт свежее мясо, рыбу и спелые фрукты. Угощали матросов рисовой водкой сакэ и уговаривали офицеров пожить на берегу: «Как у сипя, как дома».

— Жёнка, жёнка, — указывали рыбаки на берег, где толпились молодые японки, кричавшие "аяс минасай!" дескать, "я люблю" и всё такое.

Рыбачьи лачуги лепились в такой близости от моря, что когда поднимался ветер и начинало штормить, попутные волны, разбивавшиеся о кривоплечие мокрые камни, докатывались до