Цветок Америки - Жеральд Мессадье

Жанна пожала плечами:

— Мессир, я сожалею, но мне не удастся убедить моего внука Франца Эккарта в том, что он король Венгрии! — И она вновь рассмеялась. — Невероятная история!

Она встала, показывая, что визит завершен.

— Ну, мы еще посмотрим, — ответил, Сек де Бодри, откланиваясь.

На следующий день Жанна, Фредерика и недавно нанятая молодая служанка отправились на рынок.

Жанна рассматривала рыбу, когда вдруг поднялась страшная суматоха. Раздались крики. Все смотрели на один из домов, из окон которого вырывалось пламя.

— Пожарные! Вызывайте пожарных! — крикнул какой-то мужчина.

— Ведра! Вставайте в цепь с ведрами! — вопил другой. — Пока пожарники не приедут!

Те, кто жил у реки, бросились в свои дома, и каждый вернулся с ведром воды.

Одновременно из горящего дома выскочила женщина. Совершенно голая. Она выкрикивала что-то бессвязное. Вороны вспорхнули с соседних крыш и с карканьем закружились над ее головой.

— Мадам!.. — воскликнула Фредерика. — Вы только посмотрите! Это же та старуха, что на днях заходила к нам!

Действительно, это была Красотка Мари, голая как червяк, с жалкими грудями, свисавшими до живота. И этот мешок костей пустился в пляс! Она вертелась на одной ноге, а другую вскидывала вверх самым непристойным образом. И хохотала! А потом стала петь, хотя никто не мог разобрать слов, вылетавших из беззубого рта.

Люди хотели было схватить ее, но кружившая над ней стая ворон не давала подойти. Птицы щелкали клювами и громко каркали. Зрители этой сцены онемели от изумления. А старуха вопила, хлопая в ладоши:

Я Красотка Мари,

На меня посмотри!

Я смеюсь и пою до зари.

— Это у нее горит! — крикнула какая-то женщина.

— Старая бесовка подожгла дом!

— Посмотрите на ворон! Да она колдунья!

В этот момент прибыли стражники. Одному из них удалось схватить безумную плясунью, другие тут же присоединились к тем, кто передавал по цепочке ведра.

— Поцелуй меня! — выкрикивала Красотка Мари, пылко обнимая стражника. — Больше мне ничего не надо!

Вороны все так же надрывно каркали. У Фредерики отвисла челюсть.

Один из торговцев, который держал хлебную лавку в загоревшемся доме, пнул Красотку Мари ногой в зад.

— Шлюха! — завопил он. — Ведьма!

Жанна заметила мужчину, незаметно скользнувшего в переулок. Это был Жоашен. Она едва удержалась от смеха.

Как он сумел довести Красотку Мари до подобного состояния? В любом случае свидетельство ее больше ничего не стоило…

Жанна, Фредерика и служанка вернулись домой поздно. Жоашен уже был там. Она рассказала о случившемся Францу Эккарту, который сначала изумился, а затем захохотал.

Жоашен, слушая этот рассказ, прыскал, как мальчишка. Он хлопал себя по бедрам и фыркал от восторга. Никто и никогда не видел, чтобы он так веселился.

Вечером того же дня Жанна отправилась в собор Сен-Морис. Она сообщила служке о своем желании повидать отца Лебайи.

Моруа Лебайи был небольшого роста, бледный, с очками на носу.

Он поднялся и придвинул одно из кресел к своему рабочему столу.

Жанна села.

— Отец мой, — сказала она, — если бы вы могли спасти трех человек от страшной опасности ценой лжи, стали бы вы колебаться?

Он помолчал, прежде чем ответить:

— Нет. А в чем дело?

— Это тайна.

Он кивнул. Она все ему рассказала. Он был оглушен.

— Я видел много интриг с целью завладеть короной, но ни одной, чтобы от нее избавиться, — сказал он. — Однако вы убедили меня, что этим троим — отцу, сыну и внуку — действительно грозит опасность. Чего же вы хотите от меня?

— Кто был вашим предшественником в 1472 году?

— Позвольте мне взглянуть.

Он встал и вытащил большую книгу, лежавшую на этажерке за его спиной.

— Отец Кристоф Бонгрен.

— Не могли бы вы сделать запись, датированную этим годом и удостоверенную подписью отца Бонгрена о том, что некий путешественник привез из Испании ребенка, которому неверные отрезали язык. Мальчика звали Хоакин… Нужно будет придумать испанскую фамилию.

— Кордовес, — предложил священник. — Но как же он узнал имя ребенка, если тот немой?

— Мальчик написал свое имя на земле.

Священник с улыбкой кивнул:

— Вы могли бы писать романы.

— Отец Бонгрен доверил ребенка художнику Жоффруа Местралю, проживавшему на улице Френе в Анжере. Местралю нужен был помощник, художник усыновил мальчика и воспитал. Как, по-вашему, вы сумеете внести такую запись под нужной датой?

Отец Лебайи поднялся и достал другую книгу, значительно более толстую, чем предыдущая, и начал ее листать.

— Да, полагаю, смогу, — ответил он, указывая на заполненную до середины страницу. — Вот здесь есть пустое место.

Она положила на стол приготовленный заранее кошель. Он разогрел металлическую чернильницу на пламени свечи.

Всего за час нужная запись была сделана.

— Что вы выигрываете от этого? — спросил отец Лебайи, провожая Жанну до двери.

— Уверенность, что я спасла три жизни.

Она пригласила священника на ужин.

Становилось заметно холоднее, особенно по ночам. Путешественники достали из сундуков самые теплые вещи и спали закутавшись. Мигель дал им маленькую деревянную печку, чтобы обогревать каюту: она висела на крюке, ибо ставить на пол ее было нельзя.

Двадцать четыре дня плавания. Куда же они направляются, Боже великий? Внезапно они осознали всю абсурдность своей затеи. Как можно выходить в море, не зная, куда плывешь? Быть может, никуда! Быть может, это море простирается до бесконечности и впереди их ждут лютые морозы. Настанет день, когда «Ависпа» помчится по волнам по воле течений, унося на своем борту обледенелые трупы…

Матросы тоже помрачнели. По ночам они уже не пели. На двадцать шестой день странное происшествие изменило настроение людей.

В пять утра Деодат услышал крик. Потом топот сапог на нижней палубе. И шум голосов. Проснулся не только он один. Жак Адальберт пошевелился в своем гамаке и сонно пробурчал:

— Что там такое?

Несмотря на холод, Деодат взлетел по трапу наверх и выбежал на палубу, завернувшись в одеяло. Там собрался весь экипаж. Перед «Ависпой» возвышался некий огромный призрак — бесформенный, великолепный и пугающий. Хрустальная гора, мерцающая в первых лучах солнца и отбрасывающая голубоватые отблески на море.