AMERICAN’ец. Жизнь и удивительные приключения авантюриста графа Фёдора Ивановича Толстого - Дмитрий Миропольский

Фёдора Ивановича такое положение дел тоже не устраивало. Во исполнение своего обета он сдерживал буйный нрав, однако демонстративно отказывался понимать обращения на немецком, который отчасти знал, и в кают-компании говорил исключительно по-русски, чем и навлёк себе благодарность Ратманова. В посиделках за общим столом лейтенант норовил оказаться рядом с графом…

…который теперь любезно пригласил его на прогулку по Фальмуту. Они до сумерек исходили едва ли не весь город, воздали должное местным напиткам в гранитных кельях местных баров, а когда уже собирались возвращаться на корабль — у берега повстречали двух изысканно одетых дам приятной наружности. Толстой заговорил с ними, используя невеликие познания в английском языке и норовя перейти на вполне пристойный французский. Беседа не отняла много времени, а окончилась тем, что дамы рука об руку с офицерами проследовали за город к потаённой лужайке, которую окружали кустарник и лесок. Здесь, как после рассказывал Ратманов, они с его сиятельством при ясном лунном небе имели удовольствие вкусить сладость пола, нами часто обожаемого.

Распутницы оказались купеческими жёнами, чьи мужья куда-то отлучились по коммерческой надобности. Любовники вернулись в город разными тропинками, чтобы офицеры не сделали своим подругам компрометации, однако следующим вечером снова встретились на вольном балу. Парочки всласть потанцевали, повеселились — и, удалясь на уже знакомую лужайку, ещё раз насладились вчерашним.

— Чёрт возьми, Англия начинает мне нравиться! — похохатывал на обратном пути Фёдор Иванович. За время, проведённое с Пашенькой, привык он еженощно предаваться любовным утехам. Граф старательно гнал прочь мысли об оставленной цыганке, но два месяца воздержания вкупе с паршивой погодой и вынужденным бездельем производили на него гнетущее впечатление, поэтому встреча с блудливыми английскими жёнами случилась очень кстати…

…а тем временем конопатчики завершили свою работу, полугодичный запас ирландской солонины был погружен; на следующий день после бала Резанов с астрономом воротились из Лондона, — и ввечеру пятого октября по наступлении прилива два плавучих островка России продолжили путешествие.

Свежий ветер наполнял паруса, не поднимая высокой волны. Небо очистилось от облаков; луна ровным ясным светом заливала бескрайний пейзаж. Фёдор Иванович с другими офицерами пробыл на шканцах до полуночи. Он слизывал с губ морскую соль и глубоко вдыхал пахнущую йодом прохладу. Невыразимая красота лунной дорожки, мерцавшей на много миль до самого горизонта, знаменовала ему благополучный путь.

Берега Европы остались позади.

— Я хотел бы управиться в два-три дня, — сказал Крузенштерн.

— Не меньше пяти дней, — покачав седой головой, возразил Армстронг, — а ещё вернее положить на всё неделю.

Разговор капитана с купцом происходил в порту Санта-Крус на острове Тенерифе близ атлантического побережья Северной Африки. Здесь Крузенштерн рассчитывал окончательно покрыть издержки, нанесённые хозяйству за время путешествия, и приготовиться к переходу через Атлантику.

— Из всех местных коммерсантов, пожалуй, Армстронг самый оборотистый, — говорили капитану европейские купцы, но их протеже развеял надежды на короткую стоянку.

Получалось, зря Крузенштерн приказал на подходе к Тенерифе выдать служителям бочку пресной воды для стирки белья: во весь путь он берёг воду, дозволяя пить по желанию, но запрещал употреблять хотя бы каплю для других надобностей. А теперь воды, как и времени на стирку, оказалось в достатке. Армстронга крепко озадачил обширный список необходимых припасов, составленный капитаном в пути. Если он полагал потратить на их доставку неделю, можно было не сомневаться, что «Надежда» с «Невой» выйдут из Санта-Крус только дней через десять, а то и позже.

Возвращаясь на корабль, Крузенштерн в расстройстве кусал губы. Русская экспедиция возбудила внимание Европы. Успех путешествия должен был утвердить честь автора прожекта кругосветного плавания, неудача же навсегда омрачила бы его имя. Но не для того капитан принял командование двумя кораблями, оставив дома любимую жену с новорождённым ребёнком, чтобы без славы окончить многотрудный поход!

Опасности же подстерегали экспедицию повсюду, и порою приходилось прокладывать курс более долгий, чтобы не встречаться с французскими или английскими крейсерами — встречи эти могли оказаться менее благополучными, чем у берегов Англии. По пути к Тенерифе россияне видели, как французский фрегат Egyptien захватил два торговых британских судна. Другие корабли французов маячили на горизонте, да и сам фрегат был по водоизмещению раза в три больше «Надежды». Он смело прошёл между шлюпами русских и продемонстрировал мощное вооружение, впрочем, не пытаясь пустить его в ход.

О том, что капитан фрегата имел каперский патент, стало известно позже, когда французы привели свою добычу в Санта-Крус для продажи. Между капером и пиратом разница невелика: пират грабит всех встречных и поперечных, а капер с патентом от правительства своей страны имеет право грабить только корабли неприятеля, хотя другим судам тоже лучше ему не подворачиваться…

…и Резанову пришлось похвалить Крузенштерна за предусмотрительность. Корабли экспедиции не состояли в императорском флоте — они принадлежали Российско-Американской Компании, а стало быть, им полагалось ходить под торговым флагом. Тем не менее капитан исходатайствовал высочайшее соизволение иметь на шлюпах военный флаг, чтобы отпугивать пиратов и держать на расстоянии хищных каперов. Флаг торговый он собирался поднять лишь дойдя до Китая с грузом американской пушнины. В самом деле, косой андреевский крест на белом поле охранял «Надежду» с «Невой» от попыток захватить их как простых торговцев.

Проведя две недели в штормовых морях, к девятнадцатому октября русские путешественники оказались на главном Канарском острове Тенерифе. Вид заснеженного пика в его центре ещё на подходе вызвал всеобщее восхищение. Подоблачную высь уснувшего вулкана окружал частокол из вершин пониже. На фоне ярко-голубого неба по горным склонам весёлой зеленью кудрявились леса, а между горами и морем в лучах яркого солнца белели штукатуркой дома под черепичными крышами.

На второй день стоянки Фёдор Иванович Толстой в сопровождении Ратманова, продолжая фальмутскую традицию, обследовал Санта-Крус. Городок решительным образом отличался от гранитно-бурого Фальмута. Здешние дома не блистали красотой, однако выглядели светлыми, большими и просторными, а змеившиеся меж ними улочки были аккуратно вымощены.

Раньше Канарские острова населял народ кванчи, но в Санта-Крус туземцев давно не осталось. Тенерифе заполонили гишпанские подданные и переселенцы из других стран Европы, среди которых, несмотря на войну, мирно уживались англичане и французы. По улицам толпами разгуливала чернь бандитского вида. Дырявые лохмотья многочисленных попрошаек не скрывали признаков ужасных болезней. Развратные женщины без стыда предлагали себя офицерам. То и дело навстречу попадались тучные лоснящиеся католические монахи.

На рынках торговали всем, что только на земле и деревьях произрастать может. Лимоны, апельсины, виноград, персики, арбузы, дыни, лук и картофель продавались в изобилии, однако стоили раза в полтора дороже, чем в Европе. Столь же дороги были говядина и баранина.