Легенды Невского проспекта - Михаил Веллер

А Хачатуряна сопровождают по мраморной аллее взамок. На крыльце ему отвешивает поклон уже просто какой-то церемониймейстеркоролевского двора, и Хачатурян начинает сомневаться: правильно ли он одет,может быть, уместнее было бы явиться в смокинге… но его же об этом непредупреждали, да и время дневное, встреча неофициальная… да он и сам, в концеконцов, великий человек! чего там…

Церемониймейстер приглашает его в роскошныйприемный зал — белая лепка, наборный паркет и зеркала, — предлагает садиться ивещает по-испански, что монсеньор Дали сейчас выйдет вот из этой двери. В этотсамый миг старинные часы на стене бьют два удара, церемониймейстер кланяется иисчезает, закрыв за собой двери.

И Хачатурян остается в зале один.

Он сидит на каком-то роскошном златотканомдиване, не иначе из гарнитуров Луи XV, перед ним мозаичный столик, и на этомстолике изящно расположены армянские коньяки, испанские вина, фрукты и сигары.А в другом углу зала большая золотая клетка, и там ходит и распускает радужныйхвост павлин.

Проходит минута, и другая. Зная, чтопунктуальность в Испании не принята ни на каком уровне, Хачатурян оживленноосматривается по сторонам, приглаживает волосы и поправляет галстук. Очевидно,жена Дали Гала тоже будет, раз не требуется переводчик. Он заготавливаетвступительные фразы и оттачивает тонкие комплименты.

В десять минут третьего он полагает, что, вобщем, с секунды на секунду Дали уже зайдет, и прислушивается к шагам.

В четверть третьего садится поудобнее ивыбирает сигару из ящичка. Выпускает дым и закидывает ногу на ногу.

В двадцать минут третьего он начинает слегкараздражаться — какого лешего, в самом деле… сам же назначил на два часа! —наливает себе рюмку коньяка и выпивает.

В половине третьего он наливает еще рюмкуконьяка и запивает ее бокалом вина. Щиплет виноград!..

Налицо все-таки нарушение этикета. Хамство-с!Что он, мальчик? Он встает, расстегивает пиджак, растягивает узел галстука,сует руки в карманы, и начинает расхаживать по залу. С павлиномпереглядывается. Дурная птица орет, как ишак!

А часы исправно отзванивают четверти, и в тричетверти третьего Хачатуряну эта встреча окончательно перестает нравиться. Онтрогает ручку двери, из которой должен выйти Дали — может, церемониймейстерзалы перепутал? — но дверь заперта. И Хачатурян решает: ждет до трех — и уходитк черту. Что ж это за безобразие… это уже унижение!

Ровно в три он нервно плюет на сигарныйокурок, хлопает на посошок рюмочку «Ахтамара» и твердо ступает к двери.

Но оказывается, что эта дверь, в которую онвходил, тоже не хочет открываться. Хачатурян удивляется, крутит ручку, пожимаетплечами. Он пробует по очереди все двери в этом дворцовом покое — и все онизаперты!

Он в растерянности и злобе дергает, толкает, —закрыли! Тогда он для улучшения умственной деятельности осаживает еще коньячку,ругается вслух, плюет павлину на хвост, сдирает галстук и запихивает в карман…

Он ищет звонок или телефон — позвонитькамердинеру или кому там. Никаких признаков сигнализации.

Может, с Дали что-нибудь случилось? Может, онне прилетел? Но ведь — пригласили, уверили… Сумасшествие!

А жрать уже, между прочим, охота! Он человекутробистый, эти удовольствия насчет пожрать любит, а время обеденное: причем онспециально заранее не ел, чтоб оставить место для обеда с Дали — по всемуобед-то должен быть, нет?

Присаживается обратно к столику, выбираетгрушу поспелее, апельсином закапывает рубашку, налегает на коньяк и звереет —настраивается на агрессивный лад!

И в половине четвертого начинает ощущатьнекоторую потребность. Вино, понимаете, коньяк, фрукты… В туалет надобно выйтиАраму Ильичу. А двери заперты!!!

Никакие этикеты и правила хорошего тона уженеуместны, он стучит во все двери, сначала застенчиво, а дальше — простогрохочет ногами: никакого ответа. Тогда пытается отворить окна — или покричать,или уж… того… Но стрельчатые замковые окна имеют сплошные рамы, и никак неоткрываются.

Хачатурян начинает бегать на своих короткихножках по залу и материться с возрастающим напором. И к четырем часам всякоетерпение его иссякает, и он решает для себя — вот ровно в четыре, а там будьчто будет! да провались они все!

А на подиуме меж окон стоит какая-токоллекционная ваза, мавританская древность. Красивой формы и изрядной, однако,емкости. И эта ваза все более завладевает его мыслями.

И в четыре он, мелко подпрыгивая и отдуваясь,с мстительным облегчением писает в эту вазу и думает, что жизнь не так ужплоха: замок, вино, павлин… и высота у вазы удобная.

А часы бьют четыре раза, и с последним ударомврубается из скрытых динамиков с оглушительным звоном «Танец с саблями»! Дверьс громом распахивается — и влетает верхом на швабре совершенно голый Дали, машанад головой саблей!

Он гарцует голый на швабре через весь зал,маша своей саблей, к противоположным дверям — они впускают его, изахлопываются!..

И музыка обрывается.

Входит церемониймейстер и объявляет, чтоаудиенция дана.

И приглашает к выходу.

Остолбеневший Хачатурян судорожно приводитсебя в порядок, справляясь с забрызганными брюками. На крыльце ему почтительновручают роскошный, голландской печати, с золотым обрезом, альбом Дали строгательной надписью хозяина в память об этой незабываемой встрече.

Сажают в автомобиль и доставляют в отель.

По дороге Хачатурян пришел в себя и хотелвыкинуть к черту этот поганый альбом, но подумал и не стал выкидывать.

А там его ждут и наперебой расспрашивают, какпрошла встреча двух гигантов. И он им что-то такое плетет о разговорах проискусство, стараясь быть немногословным и не завраться.

В тот же день полное изложение событияпоявляется в вечерних газетах, причем Дали в простительных тонах отзывается обобыкновении гостя из дикой России использовать в качестве ночных горшковколлекционные вазы стоимостью в сто тысяч долларов и возрастом в шестьсот лет.

Так или иначе, но больше Хачатурян в Испаниюне ездил.

Советский писатель — это, я вам доложу,продукт особенный. Если специалист подобен флюсу, то специалиста стольхарактерного, как именно советский писатель, трудно даже уподобить какой-либоцензурной части тела.