Очень личное. 20 лучших интервью на Общественном телевидении России - Виктор Лошак

я по натуре такой старший пионерский вожатый и стараюсь, чтобы в коллективе была дружеская атмосфера.

В. Л.: Перед тем, как мы заговорим с вами о том, что вы любите больше всего, – о книгах, хотел бы, пользуясь тем, что передача наша называется «Очень личное», задать вам личный вопрос. Ваша жена была среди тех врачей, которые были в красной зоне всю первую волну ковида. Это заняло, наверное, несколько месяцев?

М. С.: Да, такое испытание было.

В. Л.: Как вы это пережили? Вы, семья?

М. С.: Так же, как и все – тяжеловато, конечно.

Во-первых, мы не знали, что такое ковид, и тогда еще не было никаких алгоритмов лечения.

И классика жанра: Таня ушла жить в гостиницу, а я остался с младшей дочерью Машей, которая в это время заканчивала 11 класс и готовилась к ЕГЭ.

В. Л.: Удачный момент.

М. С.: Да. Поэтому все прелести жизни, связанные с репетиторами, напряженной учебой, сдачей ЕГЭ, легли, в общем, на мои плечи. Мы встречались на расстоянии с Таней, она сидела на лавочке, а мы подходили за 10 метров. Плакали, когда видели друг друга… Конечно, эмоционально было не просто.

В. Л.: Это просто документальное кино…

М. С.: Да, вот такие человеческие подвиги совершали врачи.

В. Л.: Можно я прочту вам одну цитату? «Блаженство, растекающееся в душе, сродни ощущениям от бокала коллекционного вина, а для многихх – и гораздо более интимным переживаниям», – так библиофил Михаил Сеславинский описывает то, что многие люди просто назвали бы копанием в книгах. Каков ваш библиофильский стаж?

М. С.: У моего папы было одиннадцать изданий Евгения Онегина, и я думаю, что он бы не отказался и от 12-го, если бы были хорошие иллюстрации. Поэтому, наверное, мой стаж идет с детства. Мы жили в классической среде провинциальной интеллигенции, в городе Дзержинске Горьковской (ныне – Нижегородской) области. Переименовать город невозможно, потому что до этого он назывался Рабочий поселок Растяпино. Соответственно, дзержинцы никак не хотят называться растяпинцами. В трех комнатах у нас стояли шесть книжных шкафов. Эта эстафетная палочка перешла отцу от его папы, моего дедушки, которого я никогда не видел, потому что он скончался в Горьком в 1942 году.

В. Л.: Ваш папа был юристом?

М. С.: Да. Библиотека дедушки, к сожалению, разлетелась по фрагментам, потому что папа остался один в Горьком без родителей и рассказывал, что книги из дедушкиной библиотеки он менял на пшено. У него была 2-я группа инвалидности от истощения – при моем росте он весил сорок с чем-то килограммов. Но матрица уже была заложена. Когда растешь в окружении книг, корешки с книжной полки навсегда остаются с тобой.

В том числе у нас было небольшое количество старых, антикварных, редких книг. В принципе, они были у многих. Вся профессура имела обыкновение хранить старые дореволюционные книги, такое естественное состояние души было у этих людей.

В. Л.: Я вообще говорю, что меня вырастил книжный шкаф. Я рос без матери, и книжный шкаф с собраниями сочиненийй – это то, чем я дышал и жил. А почему сейчас не издаются собрания сочинений? Или они издаются, но мы не обращаем внимания?

М. С.: Они почти не издаются по нескольким причинам. Жизнь вообще уплотнилась, и издательства, естественно, ориентируются на читательский спрос. Но был период, когда собрания сочинений составляли естественную часть нашей жизни и без них невозможно было представить домашние книжные шкафчики. Сейчас же, в XXI веке, выяснилось, что, во-первых, совершенно необязательно любому, даже самому образованному культурному человеку иметь, условно говоря, 12-томное собрание сочинений Лескова, а достаточно обойтись избранными сочинениями в одном томе. Во-вторых, те собрания сочинений, которые изданы, никуда ведь не делись. Они передаются из поколения в поколение от бабушек, дедушек и, соответственно, живут. Многие относительно молодые люди, точно так же, как и мы, держат на своих полках зеленый 12-томник Тургенева, или серого Достоевского, или синего Куприна.

В. Л.: Когда мы с вами были маленькими, советские люди дарили друг другу книги, подписывая их. У меня остались книги с надписями: «Вите в День рождения». Эта традиция исчезла, потому что книга не так ценна теперь?

М. С.: Ну, во-первых, появилось много других подарков, это у нас не так много было вариантов, что подарить. «Книга – лучший подарок» – это еще и из-за этого. У меня, кстати, тоже на заветной книжной полке стоит книжка «На горе Четырех Драконов», где написано: «Мише С. в День рождения! Ученики 1-го “Б” класса». И подписи классной руководительницы Антонины Григорьевны Аржановой и всех учеников, списком. А во-вторых, и сейчас книги дарят, на самом деле подарочный формат сохранился, и книги есть на любой вкус, более дорогие, менее дорогие. Просто жизнь стала более утилитарной. И, конечно, люди меньше читают, книга постепенно уходит из жизни как объект бумажного культурного наследия.

В. Л.: А есть книги, которые вы перечитываете, к которым вы периодически возвращаетесь?

М. С.: Я в основном перечитываю. Конечно, я читаю и какие-то новые произведения, но постоянно что-то перечитываю.

В. Л.: Я тоже постоянно несколько книг читаю.

М. С.: Да. К тому же «Евгению Онегину» можно возвращаться бесконечно. Но я перечитываю и литературу из детства: очень уважаю «Трех мушкетеров» Александра Дюма, перечитываю Стругацких, «Мастера и Маргариту», «Московские повести» Трифонова, «Один день Ивана Денисовича». Перечитываю книжки, которые сформировали меня в юношеском возрасте и которые по-новому открываются на разных этапах жизни.

В. Л.: Вы где-то рассказывали, что у вас приблизительно 20–25 тысяч книг.

М С.: Ну нет, поменьше.

В. Л.: Ну, может быть, единиц хранения.

М. С.: Единиц хранения – возможно, да.

В. Л.: А где вы всё это держите?

М. С.: Вот это сложный вопрос. Стараюсь, чтобы все-таки книги не мешали семье, поэтому что-то находится дома, что-то на даче, что-то в маминой квартире. Есть такой грех у меня: книжный беспорядок… Чтобы найти нужную книжку, требуется несколько дней рыться в шкафах, а под конец обнаружить ее во втором ряду.

В. Л.: Вы где-то рассказали, что в какой-то момент вам понадобился список лучших современных авторов, и вы попросили литературные журналы представить агентству по 10–15 наименований. Они представили, и это оказались разные списки. Выходит, нет никакого ранжира, табеля о рангах в современной литературе?

М. С.: Табель о рангах, может быть, и есть, с точки зрения читательского интереса и спроса. Но это всегда сложный вопрос, трудно ведь сказать, кто выстрелит. Например, первые книжки Цветаевой, Мандельштама, Гумилева, Пастернака