Кроме нас - никто - Сергей Самаров

«Духи» приблизились…

Солоухин наблюдал за происходящим невооруженными глазами, убрав за ненадобностью бинокль в футляр, но психологическое впечатление было такое, будто он в бинокль смотрит. Обманчивое впечатление. Оно всегда присутствует в подобном моменте. Шагающая нога казалась гипертрофированно большой, и точка, эту ногу ждущая, выглядела для майора такой явной, словно рядом стоял штырь с красным сигнальным флажком. Но нога медленно опускалась и точку не видела. Неестественно медленно, создавалось впечатление, сближалась с ней. Медленно, хотя человек бежал… А потом все вернулось в естественное время – столб огня и пыли скрыл и человека, наступившего на шляпку «гвоздя», и тех, кто был к этому человеку ближе других. И даже задние ряды душманов, шарахнувшиеся, роняя друг друга, в стороны, только смутно угадывались…

Майор ждал дальнейших действий противника. Как-то они поведут себя? От этого зависело и поведение спецназовцев. Но неопытность ополченцев опять сказалась. Они не смогли в пылу боя, непривычные к боевой обстановке, сориентироваться – видели, что тот, первый отряд обстреливают минами. И ждали, должно быть, что их тоже будут обстреливать. Они не слышали характерного свиста, предшествующего взрыву. Тем не менее не сразу поняли, что случившееся здесь, на дороге, это не обстрел, а обыкновенная противопехотная мина… Но порыв душманов, их злость и ярость были так велики, что взрыв не остановил всех, разметав тела и остатки тел ближних. Остальные продолжали движение к новым минам точно так же упрямо и бездумно, как продолжали стрелять, мешая своим же подняться.

Заминированный «коридор» заполнялся стремительно. Солоухин глянул на прапорщика-минера, поймал встречный взгляд и кивнул, подтверждая молчаливый приказ.

Прапорщик выдержал три-четыре секунды, давая «духам» плотнее войти в «коридор», и только после этого замкнул контакты на аккумуляторе. Первичное пламя ослепляло ненадолго, потому что через несколько секунд все внизу застилала пыль. Майор даже команду не дал, зная, что его парни свою работу выполнят и без команды – всегда выполняют ее четко. И действительно, из пылевой тучи в одну и в другую сторону выскакивали «духи», но тут же попадали под кинжальный автоматный огонь. Причем в момент, когда они этого не ожидали, когда они готовились к бою, который произойдет скоро, но где-то там, впереди, где бой уже идет, а никак не сейчас, в настоящий момент. Сейчас они оказались не готовы не только к атаке, но даже к сопротивлению. И никто не взял на себя команду, никто не посоветовал не высовываться из тучи и не приказал искать под прикрытием пыли спасения среди камней. Впрочем, и камней-то подходящих рядом было не много. Солоухин специально выбирал такой участок. Пыль оседала быстро, и было видно, что в колонне, которая перестала быть колонной, началась паника. Создавалось впечатление, что «духи» так и не поняли, что попали в минный коридор, и по-прежнему думали, что угодили под минометный обстрел. Следовательно, предстоит ждать следующего убийственного залпа, от которого нет возможности спрятаться.

Теперь огонь начался интенсивный и прицельный. Душманы от взрывов потеряли около двадцати процентов состава. Автоматные очереди сверху, с короткой дистанции, оказались еще более убийственными. И только тут они поняли, что угодили в засаду. Кто-то попытался отстреливаться, кто-то понял, что в таком положении, не имея возможности укрыться и практически не видя противника, отстреливаться бесполезно. Прозвучала команда, и, к удивлению майора Солоухина, «духи» начали отступать быстро, но организованно, совершенно без паники. Два десятка бойцов давали по скалам хаотичные неприцельные очереди, словно чертили по камням пулями. Остальные отходили. Потом остальные стали отстреливаться, и теперь первые отступали. Этот простейший тактический прием оказался, похоже, единственным, чему душманов сумели или успели научить до того, как они попали в бой. Но весь предыдущий опыт говорил о том, что уже в следующем бою эти, обстрелянные, афганцы станут упорными солдатами. Может быть, со спецназом ГРУ им тягаться сложно, если вообще возможно. Но с другими частями, даже с десантурой, они уже смогут вести бой. Может быть, и на равных…

Но майору необходимо было держать под контролем все поле боя, а не только то, что находится непосредственно под носом. Первая колонна, так неудачно попавшая меж двух огней, все еще не пришла в себя, когда десантники предприняли мощную и быструю атаку, начав ее вместе с сильным и интенсивным минометным обстрелом. Обстрел прекратился только тогда, когда дистанция стала опасной. Душманы попытались отстреливаться, но было уже поздно. Не имея численного преимущества, да еще после нескольких бездарно проигранных моментов боя, «духи» не были готовы к активному сопротивлению. А уж когда дело дошло до рукопашной, то все кончилось быстро, потому что здесь десантникам мало кто может противостоять.

«Духи» сложили оружие.

Отступление второй колонны тем временем тоже приостановилось. Их сзади встретила группа капитана Топоркова с подоспевшим подкреплением. И здесь огонь был такой плотный, что те, кто решил прорываться через огонь, оказались в небольшом количестве, и бойцы Топоркова просто забросали дорогу гранатами.

Осталось около сотни душманов, зажатых со всех сторон. Они даже почти не отстреливались, не видя противника. Но противник огонь вел на уничтожение. И через минуту над дорогой появился лоскут белой материи, прицепленный к автоматному стволу…

На разбор операции к полковнику Рауху собирались только после того, как майор Солоухин допишет рапорт. Впрочем, написал он его быстро, привычный к лаконичной армейской фразе, и позвал к себе в палатку офицеров, участников действий по уничтожению и частичному пленению большого, хотя и плохо вооруженного отряда. Капитан Топорков уже сидел в майорской палатке и, кажется, знал, о чем пойдет разговор. Старшие лейтенанты Вадимиров с Семаргловым отсыпались, не раздеваясь, зная, что скоро идти в штаб. И у командира появились по первому зову, пусть и с красными от бессонницы глазами, но даже умытые и побритые.

Майор сидел на табурете перед столом и вертел в руках две странички своего рапорта, впрочем, не заглядывая в написанное, из чего ясно было, что рапорт перед глазами – это попытка чем-то занять руки, которые деть некуда. Значит, майор чувствует себя неуютно, и, скорее всего, неуютно должны себя вскоре почувствовать и офицеры.

– Разговор не великий, но все же достаточно серьезный и тонкий, – угрюмо оглядев всех, сказал Солоухин. – И тема, мне кажется, назрела… Тема, на которую почему-то открыто говорить не принято… Сегодня во время операции, понимаешь, я отдаю радисту приказание, а младший сержант в небо смотрит и меня не слушает. Облако там, глаз чем-то напоминающее… Это случай, как вы все, надеюсь, понимаете, из ряда вон выходящий и, к сожалению, не единичный… Пресловутое «око Мураки» обрастает нехорошей славой и начинает нам мешать в нашей непосредственной деятельности. У меня есть соображения на этот счет, но я хотел бы сначала выслушать остальных. Кто что скажет? А потом все вместе мы поговорим с полковником Раухом или с кем-то повыше… Итак, я слушаю…