Кроме нас - никто - Сергей Самаров

Откуда такие?

Вообще, ополчение, как понимал его капитан Топорков, является не чем иным, как орудием народного гнева. Есть или нет надежда на регулярную армию, не это решающий фактор. Фактор только один – должен состояться какой-то конкретный момент, который даст толчок гневу. И пойдет воевать весь народ с присущей ему яростью, хотя и с неумением.

Что толкнуло местных жителей на создание ополчения?

Думать так не хотелось, но Топоркову показалось, что ответ очевиден. Не было в действиях ни советских войск, ни регулярной афганской правительственной армии чего-то такого за последнее время, что заставило бы подняться даже тех, кто раньше воевать не хотел. Кроме одного факта – уничтожения имама Мураки. Может быть, предвидя именно такой результат, сами проправительственные спецслужбы Афганистана и не пожелали действовать самостоятельно и опять вплели русских?

Говоря по правде, к народному ополчению кадровый военный в третьем поколении капитан Топорков относился как всякий военный человек с пренебрежением. Ополчение не представлялось ему реальной угрозой. Реальной угрозой представлялось другое. Как человек умный, Топорков легко представлял себе, что авторитет уничтоженного имама распространялся не только на отдельно взятый район проведения операции. А что, если ополчение поднялось по всей стране? И недалек, может быть, момент, когда оно перестанет быть ополчением, получит опытных командиров или из своих рядов выдвинет, вооружится и приобретет опыт боевых действий. И все предпосылки к этому налицо. Ведь за последние дни, как раз после уничтожения святого имама, значительно активизировались караванщики – гонят и гонят через границу оружие. Ниоткуда оружие не возьмется. Не вопрос одного дня концентрация больших запасов на границе. Должно быть, подготовили заранее. А если подготовили заранее оружие, следовательно, знали, что оно вскоре понадобится в большом количестве.

Стоп-стоп-стоп… А что, если смотреть на вопрос с другой стороны…

Топорков сам остановил себя, понимая, что он забирается в дебри таких соображений, в которых разобраться не сможет. Целесообразность войны кончается там, где начинается политика. Тем не менее мысли сами лезли в голову, и изгнать их никак не удавалось. А если не удавалось, необходимо было мысли отпустить, чтобы они выстроились в какую-то логическую цепочку, и тогда уже не будут так доставать.

Так что же получается?

А получается следующее… Заказ на устранение вроде бы второстепенной, не политической, но в то же время опасной для правительства фигуры поступил от афганской стороны. При этом было подведено некое логическое обоснование необходимости действовать силами советского спецназа, поскольку надеяться на афганцев в операции против святого из их народа невозможно. Пусть так… Даже это можно принять на веру, хотя верится в такое с трудом. В любом народе есть собственные «иуды», падкие на тридцать сребреников. Но кому-то, судя по всему, необходимо было, чтобы это было сделано непременно руками советских солдат. Чтобы именно они вызвали возмущение народа. Конечно, при этом достанется и тем, кто услугами этих солдат пользуется. Но не по полной программе. И всегда можно найти «козлов отпущения», чтобы добиться своей цели. А цель-то какова? Поднять простой народ против «шурави»?.. Добиться смены собственной власти?.. Еще что-то?.. И, самое главное, кто эту цель определил?

Да, именно от этого и следует «плясать»… Кто-то все просчитал, кто-то предусмотрел все варианты обширной многоходовой операции, отмел ненужное и запустил механизм… Выполнено классически. И советский спецназ попал в ловушку…

Караваны с оружием давно стояли на границе в ожидании своего часа. В ожидании того, когда понадобится много оружия, чтобы превратить возмущенную и оскорбленную толпу в грозную армию. И тот, кто ставил перед собой такую цель, может быть, ее добился…

* * *

Сажать вертолет капитану, несмотря на все его громадное желание, не дали. Оба старших лейтенанта возмутились из опасения, что второй пилот снова потеряет сознание, и предложили ему единственную возможность, доступную для раненого, – командовать и инструктировать. Капитан, впрочем, возмущался недолго. Должно быть, сам чувствовал, что даже возмущение дается ему с трудом, и вообще сил у него не так много, чтобы выполнить задачу «на отлично», а другой оценки при посадке у профессионала быть не должно. А если, как предположили старшие лейтенанты, вдруг случится что-то такое же, как в первый раз, когда капитан за тумблером потянулся, то ситуация может стать более серьезной, чем при простом действии пилота в качестве инструктора. С помощью инструктора, при его активном пошаговом консультировании, пусть и не «на отлично», но все же старший лейтенант посадить вертолет сможет.

Он посадил… Правда, в последний момент рука слегка дрогнула – слава богу, что только слегка! – и Александр Владимирович слишком резко убрал «выбор винтов»,[20]отчего вертолетные колеса стукнулись о бетон жестковато. Но, даже если поставить ему оценку «неудовлетворительно», машина и экипаж вместе с пассажирами не пострадали.

Зачихал и закашлялся неумело останавливаемый двигатель. Винты, качнувшись в последний раз, чуть-чуть подрожали и замерли. Это только во время вращения они кажутся легкими, воздушными и ажурными. И только в неподвижном положении видно, насколько тяжела и мощна каждая лопасть. Поневоле удивишься – как такая тяжесть может помогать машине летать…

Вадимиров вздохнул, как застонал, и рукавом вытер пот со лба. Глаза уже заливать начало, а оторвать руки от рычага управления в процессе посадки старший лейтенант не решался. К вертолету, оставляя за запасным колесом облака пыли, обгоняя один другого, уже ехало сразу три армейских «уазика». Один из них с медицинскими крестами на дверцах. И когда старший лейтенант Вадимиров, как полагается командиру экипажа – пусть даже командиру «разового пользования», – первым выпрыгнул на бетон, то сразу предстал перед полковником Раухом.

– Здравия желаю, товарищ полковник, – сказал громко, привыкший уже перекрикивать винты, но посмотрел устало и вяло.

– Здравствуй, старлей. А где Семарглов? – в армии спрашивать полагается с того, кто командует.

– Раненого выводит… Второго пилота…

Вадимиров кивком головы показал врачу и двум санитарам с носилками, куда им идти.

– Ты сам «шмеля» сажал?

– Так точно.

– Надо же, справился… Молодец! – Голос полковника, впрочем, радости не показал. Должно быть, жара даже радость выжигает. – Потери есть?

– Первый пилот и подполковник Яцко.

Полковник вздрогнул и то ли погладил, то ли почесал лысину.

– Как случилось? С Яцко…

– При посадке уже. Нас преследовали… Отрывались на скорости. Подполковник молодец, терпел, но шел все же последним. Пуля под мышку попала, под бронежилет…

– Сразу умер?

– Нет… В вертолете, на руках у Семарглова.