Разбойник - Керриган Берн

Фара видела, что Блэквелл пытался противиться этому, но желание растопило лед в его взгляде, заставило его веки тяжело опуститься на глаза, а губы – приоткрыться, чтобы помочь участившемуся дыханию.

Помедлив всего одно мгновение, она потянулась к своим завязкам.

– Нет! – приказал он. – Еще рано.

Блэквелл напоминал статую, лишь его сюртук приподнимался в такт тяжелому дыханию. Его взгляд путешествовал по ее обнаженной плоти почти с физически ощутимой нежностью, постепенно прокладывая себе путь к ее панталонам.

– Избавься от них! – Голос Дориана стал почти неузнаваем.

Чувствуя, что ее сердце вот-вот выскочит из груди, Фара зацепила большими пальцами пояс панталонов, приготовившись спустить их вниз.

– Подожди! – процедил он сквозь зубы.

Фара замерла.

– Повернись!

Удивленная его просьбой, Фара молча подчинилась, намереваясь слушаться его указаний. Каким-то образом она поняла, что если Блэквелл будет чувствовать, что держит ситуацию под контролем, то он скорее пройдет через все это. Фара была и готова, и не готова. Испугана и не испугана. Смущена и смела. Желание, таившееся за холодом его глаз, заставило ее забыть о присущей ей скромности. Она была уже не так молода, чтобы испытывать робость девственницы, потому что повидала слишком много ужасов, которые этот мир навязывал людям.

Мужчины были визуально стимулируемыми существами, а женщины – прекрасными. Поэтому казалось вполне естественным, что Блэквелл испытывал желание увидеть то, что ему было трудно заставить себя потрогать. Фара осознавала, что для создания такой семьи, которую она хотела, ей требовалось вынудить его сделать больше, чем просто посмотреть, и это было ее прерогативой. Чтобы подтолкнуть Дориана к месту, где желание побеждает страх, а животный инстинкт спаривания управляет происками тела.

В общем, Фара повернулась лицом к огню, низко горевшему в камине, закрыла глаза, глубоко вдохнула и наклонилась, чтобы стянуть панталоны с бедер.

– Медленно! – прошипел он.

Неспешно стягивая кружевные панталоны по выпуклостям ягодиц, Фара вдруг поняла, что в ее плане таилась опасность. Чтобы такой человек, как Дориан Блэквелл, дошел до безумия от страсти, ему надо было разорвать узы прошлого.

Не исключено, что достанется и ей.

Дориан часто изучал женские формы в разных вариациях, начиная от картин и заканчивая проститутками. Он видел их всех. Некоторых ценил, несмотря на собственные пристрастия. Однако ничто не могло подготовить его к виду тела Фары – темного и безупречного силуэта на фоне пылающего в камине пламени. Его слабый глаз не мог разглядеть детали и видел лишь размытую картину, контрастирующую с огнем, поэтому он инстинктивно пододвинулся ближе. Фара вспыхивала во всех местах, в которых должна вспыхивать женщина, наклонялась, чтобы создавать новые изгибы, становившиеся мягким ответом на жесткие мужские углы. Когда она находилась в такой согнутой позе, ее ягодицы были полностью открыты его взору, а пониже их, темной тайной в слабом свете виделись едва заметные очертания входа в ее лоно.

Во рту у Дориана пересохло. Его дыхание наполняло легкие и выходило из груди тугими, болезненными толчками, обжигая его, как это было, когда он мчался куда-то зимой. Мороз и жара. Лед в его крови и огонь – в чреслах.

Прошло почти двадцать лет с тех пор, как кто-то прикасался к нему не для того, чтобы причинить боль. Унизить, лишить возможности действовать и контролировать. Прошло столько же времени с тех пор, как он использовал свои руки для чего-то, кроме защиты, насилия или доминирования.

Кожа Фары. Ее безупречная, без единой отметины, кожа. Без шрамов, никем не заклейменная, принадлежащая ему.

Наконец.

Как может мужчина заставить себя осквернить своим прикосновением такую безупречную кожу?

Как ему удалось удержаться от этого?

Перчатки Дориана заскрипели, когда он вцепился в кресло, удерживая себя на месте. Он не был уверен, какому импульсу подчиниться – схватить ее или убежать.

И он сел. И наблюдал. Получая удовольствие от мучительно медленных движений ее тела, напомнивших ему, как она прошлым вечером наслаждалась десертом. Фара получала наслаждение не только от вкуса лакомств – ликовало все ее тело, все нутро.

Дориан никогда в жизни не испытывал такого предвкушения пира, не получал такого удовольствия, как Фара – от торта с кремом. Ни от богатства, ни от роскоши, ни от побед над многочисленными врагами. По крайней мере, до того мгновения, когда округлый, крутой изгиб ее бедер и ягодиц оказался перед ним, как военная добыча.

Однако он пока не мог объявить на нее права, потому что битва еще не закончилась. Она бушевала в нем. Лилась кровь, были людские жертвы, потери земли и захват власти. Это было жестоко. И исход битвы был неопределенным.

Фара изо всех сил старалась не замечать шепот ледяного воздуха, коснувшегося влажных и теплых складок ее тела, когда она переступила через стянутые панталоны и отбросила их в сторону. Приподняв торс, Фара принялась дрожащими пальцами распускать шнурки подвязок, чтобы избавиться и от чулок кремового цвета.

– Оставь их! – прохрипел Блэквелл.

Фара выпрямилась. На ней остался только корсет, сорочка и чулки, и она не знала, что делать дальше.

– Ляг на край кровати! – скомандовал Дориан.

Ее взгляд метнулся к кровати – удобному, красиво застеленному, абсолютно безобидному предмету мебели. Если только не знать, что она навсегда изменится к тому моменту, когда в следующий раз встанет с нее.

Хотя, по правде говоря, Фара испытала облегчение, когда Дориан сообщил ей, чего от нее хочет, поскольку у нее не было ни навыка, ни практики в искусстве обольщения и она чувствовала себя совершенно потерянной, пока он не сказал ей, что делать. И Фара затаила дыхание в ожидании следующего требования.

Она на цыпочках подошла к кровати на нетвердых ногах и опасливо опустилась на покрывало. Она искала в его взгляде подбадривания, но он был прикован к тонким прядям золотистых волос на стыке ее бедер, как будто ответы на загадки Вселенной можно было найти именно там. Фара застыла, настоящий страх впервые в жизни перехватил ей горло. Даже когда Блэквелл сидел, он умудрялся принимать угрожающие размеры. Даже когда молчал, он угрожал. Хотя свечи освещали его высокую, широкую фигуру, он казался призраком мускулов, тьмы и тени.

Она только что ошиблась. Так ошиблась. Любой воображаемый ею контроль был иллюзорным. Дориан Блэквелл никогда и никому не позволял брать контроль в свои руки в его присутствии.

Фара смотрела на него, гадая, что последует дальше. Она понимала, какой будет кульминация, знала, когда все это кончится. Но ему нужно было подойти к ней, войти в нее.

– Откинься! – Его голос был как сера, обволакивающая души про́клятых. – Раздвинь ноги!