Слепота - Жозе Сарамаго

Но стоило ей пройти еще несколько шагов, страх вернулся, может быть, она ошиблась и впереди, невидимый, поджидает ее дракон с разверстой пастью. Или протянет руку призрак и уведет в ужасный мир мертвецов, никогда не прекращающих умирать, потому что кто-то их постоянно воскрешает. И потом, уже трезво, кротко-смиренно, но с бесконечной печалью подумала, что, может быть, это никакой не склад, а, например, гараж, и ей даже почудился запах бензина, вот как может обмануться сознание, если капитулирует перед им же самим сотворенными монстрами. Но тут рука ее уткнулась во что-то, но не в липкие пальцы призрака, не в огнедышащий зев дракона, и, ощутив холодное прикосновение металла, гладкую, уходящую вверх плоскость, жена доктора догадалась, не зная, как это называется, что наткнулась на стеллаж. И сообразила, что параллельно ему должны находиться другие, такие же, и теперь оставалось лишь понять, на каком выставлены продовольственные товары, а не, запах не обманет, моющие средства. Не думая больше, каких трудов будут стоить ей поиски лестницы, она пошла вдоль стеллажей, принюхиваясь, ощупывая, встряхивая. Здесь были картонные упаковки чего-то, бутылки стеклянные и пластиковые, маленькие, средние и большие склянки, жестянки с, наверно, консервами, тюбики, резервуары, емкости, коробки, и она доверху заполнила этим один из мешков: Съедобное ли хоть, подумала беспокойно. Перешла к другим полкам, и на второй нежданное случилось, слепая, не ведающая своего пути рука наткнулась и сбросила несколько маленьких коробочек. И от звука, с которым ударились они об пол, замерло сердце: Спички. Дрожа от волнения, жена доктора нагнулась, пошарила по полу и нашла, этот запах ни с каким другим не спутаешь, ни запах, ни звук, с каким, когда встряхнешь коробок, погромыхивают маленькие деревянные палочки, вот выдвигающаяся середка, вот шершавый, покрытый фосфором бочок, чиркнула серная головка, и вслед за вспышкой крохотного пламени возник расплывающийся, зыблющийся, как звезда в туче, кружок света, о боже, на свете, оказывается, есть свет, а у меня глаза, чтоб увидеть его, так будь же ты благословен, свет. С этой минуты дело пошло много веселей. Начала со спичек и набила ими целый мешок, хотя: Не надо тащить так много, шептал ей здравый смысл, но она не желала внимать ему, потом подрагивающий свет озарил полки, и в самом скором времени пакеты заполнились, а первый пришлось опорожнить, потому что там не оказалось ничего толкового, зато на сокровища, лежавшие в остальных, можно купить весь город, чему не стоит удивляться, ибо понятия ценности меняются, и если вспомнившийся нам король предлагал некогда свое царство за коня, то чего бы, умирая с голоду, не отдал он за эти подмигивающие ему мешки с едой. Вот лестница, путь лежит прямо. Но прежде жена доктора садится на пол, вскрывает упаковки с копченой колбасой и с нарезанным черным хлебом, скручивает пробку с бутылки и начинает без зазрения совести есть и пить. Если не поем сейчас, никогда не донесу свою кладь куда нужно, думала поставщица. Подкрепившись, повесила пакеты на предплечья, по три на каждое, руки вытянула перед собой и зажигала спички, пока не добралась до нижней ступеньки, с которой начала свое мучительное восхождение, еда еще не переварилась, ей нужно время, чтобы дойти до мышц и нервов, и в таких случаях лучше всего работает все-таки голова. Бесшумно отъехала в сторону дверь. А если кого-нибудь встречу в коридоре, подумала жена доктора, что тогда делать. Коридор был пуст, но она повторила свой вопрос: Что тогда делать. Можно бы, конечно, дойдя до выхода, повернуться и крикнуть: Там, в глубине коридора, лестница в подвал, а внизу полно еды, угощайтесь, дверь я оставила открытой. Да, она могла бы так сделать, но не сделала. Помогая себе плечом, закрыла дверь, сказала себе, что и правильно, что не сделала, страшно представить, что только началось бы тут после этих ее слов, слепцы рванулись бы сюда как безумные, это все равно что в сумасшедшем доме крикнуть: Пожар, сверзились бы со ступеней, покатились вниз, а их задавили бы и растоптали идущие следом, которые тоже бы оступились, потому что одно дело ставить подошву на твердую ступень и совсем другое — на бьющееся под ногой тело. А когда это съедим, схожу, еще принесу, подумала она. Сдвинула свои пакеты вниз, перехватила, глубоко вздохнула и вышла в коридор. Нет, ее не увидят, но почуют то, что она съела: Колбаса, вот дура-то, это же настоящий горячий след. Стиснула зубы, крепче сжала ручки пакетов: Бежать надо, подумала она. Ей вспомнился слепец, порезавший себе колено осколком стекла. Если и со мной такое случится, если я тоже наступлю на стекло, мы, вероятно, уже позабыли, что эта женщина босиком, не успела еще зайти в обувной магазин, как поступают все прочие слепцы, которые, несмотря, да уж как тут смотреть, на свое несчастье, выбирают себе обувку, пусть и ощупью. Бежать надо, и она побежала. Поначалу пыталась лавировать между слоняющихся группами и поодиночке слепцов, не прикасаясь к ним, но это сильно замедляло передвижение и заставляло, меняя направление, останавливаться, ненадолго, разумеется, но и этой минутки было бы достаточно, чтобы учуять колбасную ауру, ибо аура — это не только нечто эфирное и благоухающее, и в любой миг кто-нибудь из слепцов может крикнуть: Кто здесь ест колбасу, и, пока не прозвучали эти слова, жена доктора оставила, так сказать, попечение и понеслась напрямки, налетая на встречных и попутных, сшибая их, сбивая, расталкивая и отпихивая, то есть перешла в режим спасайся кто может, заслуживающий самого сурового порицания, ибо так себя не ведут по отношению к людям, и без того уже отягощенным несчастьем.

Когда выбралась на улицу, шел проливной дождь. И хорошо, подумала она, еле переводя дыхание, чувствуя, что ноги не держат, меньше будет чувствоваться запах колбасы. Пока бежала через супермаркет, растеряла и последние обрывки одежды, еще кое-как прикрывавшие ее выше пояса, и теперь шла с обнаженной грудью, блистающей, да-да, это слово здесь как нельзя более уместно, от потоков небесной влаги, но аналогия со свободой на баррикадах была неполной, потому что тяжеленные, слава богу, до отказа набитые сумки оттягивали руки, не давали вскинуть их над головой на манер знамени. Имелось в этом свое неудобство, потому что пьянящие ароматы источались на уровне собачьих носов, и любопытно, как и чем живут их обладатели, оставшись без хозяев, и за женой доктора следовала неотступно уже целая свора, и, опять же слава богу, никто из собачек не решил попробовать на зуб прочность пластиковых пакетов. При таком дожде, которому совсем недалеко до настоящего потопа, люди, казалось бы, должны попрятаться, переждать ненастье. Ничего подобного, куда ни глянь — слепцы, закинув головы к разверзшимся хлябям, жадно хватают воду ртами, подставляют ей все уголки и складки тела, а самые предусмотрительные и благоразумные набирают ее в разнообразные сосуды и емкости, ведра, котелки и кастрюли, протягивая их к великодушному небу, нет, не врет пословица, что Господь посылает дождик сообразно жажде. Жена доктора раньше отчего-то и не подумала, что, как ни крути кран в квартире, не добудешь ни капли драгоценной жидкости, вот они, издержки цивилизации, слишком уж мы привыкли к водопроводу, нам и в голову не приходит, что для того, чтобы из крана потекла вода, нужны люди, открывающие и закрывающие распределительные клапаны, нужны водонапорные башни, а им, в свою очередь, электроэнергия, нужны компьютеры, чтобы сводить приход с расходом и учитывать запасы, а для всего этого никак не обойтись без глаз. Не обойтись без них и для того, чтобы взглянуть на эту вот картину — женщина, тяжело навьюченная пластиковыми пакетами, идет по полузатопленной улице между гниющим мусором и экскрементами людей и животных, между приткнутыми как попало, мешающими проходу грузовиками и легковушками, причем у иных вокруг колес уже проросла трава, между слепцами, уставившими разинутые рты, вытаращенные глаза в белое небо, ибо непонятно, как это может лить с него такой дождь. Жена доктора читает таблички с названиями улиц, знакомыми и нет, но в какую-то минуту понимает, что сбилась с пути и заблудилась. Да, сомнений нет, заблудилась. Повернула назад, и когда, выбившись из сил, из всех, какие только имелись, поняла, что уже не узнает ни улиц, ни названий их, упала на землю, покрытую мусором, облепленную черной грязью, и заплакала. Псы окружают ее, обнюхивают сумки, но как-то не слишком заинтересованно, словно время их трапезы давно прошло, а один из них принимается лизать ей лицо, как будто его с нежного щенячьего возраста приучили именно так утешать плачущих. Женщина треплет его по голове, гладит по свалявшейся холке и остаток слез выплакивает у него, можно сказать, на груди. Когда же наконец подняла глаза, то — слава богу перекрестков — увидела прямо перед собой большой план города, какие муниципальные власти и управления по туризму устанавливают в изобилии на центральных улицах города для пользы и ради душевного спокойствия прежде всего приезжих, которые с одинаковым успехом могут сказать, куда направляются, и понять, где оказались. Сейчас, когда все ослепли, легко упрекнуть чиновников в том, что пустили деньги на ветер, однако не надо спешить с обвинениями, а вот запастись терпением, напротив, надо непременно, ибо мы давно уже должны были раз и навсегда затвердить накрепко, что только судьба, не признающая прямую кратчайшим расстоянием между двумя точками, только она одна может сказать, чего ей стоило поместить здесь этот план, чтобы плачущая женщина сориентировалась на местности. Ты была гораздо ближе, чем предполагала, и, если бы направилась в другую сторону, всего-то надо было бы пройти вон по той улице до площади, потом второй поворот налево, первый направо, вот тебе и дом, который ты ищешь, а номер его ты помнишь. Собаки остались сзади, то ли что-то отвлекло их внимание, то ли они так привыкли к этому кварталу, что покидать его не желают, но за женщиной, пролившей столько слез, двинулся лишь пес, который испил всю горечь их, причем нельзя исключать, что и он был загодя предусмотрен судьбой, столь тщательно подготовившей встречу женщины с планом. Так или иначе, в магазин они вошли вдвоем, и слезный пес, будем отныне называть его так, не удивился, увидев людей, простертых на полу и лежавших тихо и неподвижно, как мертвые, не удивился, потому что уже привык, ему и ночевать случалось среди таких же, а когда приходило время вставать, почти все оказывались живыми. Просыпайтесь, если спите, сказала жена доктора, я вам еды принесла, но сперва заперла за собой дверь, чтобы кто-нибудь не услышал с улицы. Косоглазый мальчик первым поднял голову, на большее его не хватило, слабость не позволила, остальные чуть погодя тоже зашевелились, им снилось, что они стали камнями, а ведь никому неведомо, сколь тяжел их сон, но можно прогуляться за город и посмотреть, как, по пояс вросшие в землю, крепко спят они там, ожидая, когда что-нибудь разбудит. Но слово, как известно, горы движет, тем более такое слово, как еда, тем более когда разыгрывается аппетит, и даже слезный пес, не владеющий даром речи, завилял хвостом и, когда это инстинктивное движение напомнило ему, что он еще не выполнил непременную обязанность всякой мокрой собаки, яростно затрясся всем телом, обдав брызгами всех вокруг, собакам проще живется, они ведь ходят в мехах, как в пальтишке, отряхнул — да пошел. Чудодейственна оказалась святая вода, доставленная непосредственно с небес, и окропленные ею камни превратились в людей, пока жена доктора принимала деятельное участие в этих метаморфозах, вскрывая один за другим свои пластиковые пакеты. Не все они пахли тем, что было в них заключено, но запах черного хлеба был, возвышенно выражаясь, квинтэссенцией самой жизни. Теперь уже все проснулись, у всех затряслись в предвкушении руки, исказились лица, но тут доктор, в точности как это чуть раньше случилось со слезным псом, вспомнил, к какому сословию принадлежит: Осторожно, не набрасывайтесь на еду, может быть плохо. Плохо от голода бывает, возразил первый слепец. Слушай, что доктор говорит, одернула его жена, и муж замолчал, подумав с тенью досады: Ишь ты, без глаз, а все видит, но ведь это было несправедливо, если вспомнить, что доктор слеп не менее, нежели все остальные, доказательством чего служит, например, то, что он не заметил, что жена его пришла с улицы по пояс голая, и это она попросила у него пиджак, чтобы набросить на плечи, и другие слепцы взглянули в ее сторону, да поздно, раньше надо было любоваться.