Последние стражи Аарона - Мира Драгович

позволил себе вымолвить подобные слова.

Было тихо, и они оба, окутанные тьмой, слышали, как наверху снуют люди. Ивэн протянул руку вперед туда, где могла быть девушка, но не нашел ее там. Ему подумалось вдруг, что она оставила его, и он никогда не выберется из этих темных узких ходов.

— Напился, — равнодушно сделала вывод Мириам, оказавшись совсем близко. — Впервые в жизни.

— Я должен тебе кое-что показать, — признался юноша, переводя сбившееся дыхание.

Он решил вновь удивить ее, пусть и время было вовсе неподходящее. Расправив ладонь, он напрягся всем телом. Эта магия давалась ему нелегко, даже через боль — нужно было научиться ею пользоваться, однако он не успел — она жадно выпивала его силы. Пальцы, выгнувшись, едва не захрустели. Он крепко зажмурился и не понял, отчего вскрикнула Мириам — от испуга или удивления. Темный ход озарил новый клубок света, вот только создала его не она.

Девушка опустилась на колени, словно ноги подвели ее. Она мягко потянула его за собой.

— Не смей никому показывать этого. И не говори никому. Даже Моргану. Слышишь меня? Я не верила… Я не думала, что это возможно! Как? Как ты сделал это?

— Это сделала ты.

Ивэн никогда ранее не слышал голос девушки таким ломким. Она обхватила его пальцы дрожащими руками, и глядела на огненный шар, созданный им. Они стояли на коленях посреди темных подземных ходов Дагмера, едва ли не соприкасаясь лбами. Юноша чувствовал нежный запах лаванды, аромат, принадлежащий Мириам, и в этот самый момент он подумал, что вовсе не прочь напялить на себя дурацкую корону, но лишь потому, что она ждет этого.

Покои Моргана. Королевский дворец, Дагмер

Морган смотрел на собственное отражение в водной глади. На столе догорала свеча и он не собирался зажигать новую, чувствуя себя слишком измученным и изнуренным. Опустив руки в медный таз, он зачерпнул немного воды, и умылся.

Дворцовые хлопоты били по нему сильнее, чем лишения в дороге. Собственной рукой он вывел добрую сотню писем с вестью о коронации племянника, подписываясь каждый раз своим громоздким титулом. Отослав их, он тешил себя надеждой, что даже треть не обернется визитом в Дагмер знатных господ. Они неизменно приводили за собой многочисленную свиту, стражей с оруженосцами и прочий богатый сброд, нуждающийся в жилье, почтительных беседах и вине. Морган предвидел, что часть из них разместится в его полупустой части замка, что не могло доставить ему удовольствия. Но все они должны были знать, что корона Дагмера по-прежнему в руках Брандов, и гостеприимство — самый простой способ явить это. «Неопалимый» доставил в порт лучшие вина и яства, и Морган полагал, что гости будут достаточно пьяны и сыты, чтобы не омрачать коронацию.

Он стянул с себя узкий дублет и сапоги. Бросил все на полу и упал на кровать, раздумывая, как далеко ему придется усадить принцессу с Юга, чтобы пир в честь Ивэна не породил новой войны.

Свеча потухла, и он уже было собирался укрыться ворохом одеял, когда в дверь постучали.

— Кого принесла Тьма? Не желаю никого видеть! — зло гаркнул Морган.

Никто не откликнулся, но стук стал более настойчивым. Он зарычал, поднялся с кровати и тотчас насторожился. Его чутье подсказало, что за дверью стоял маг, носящий в себе скверну. В каждом отступнике она пела по-разному, но лишь одна из тысячи мелодий звучала для него ласкающей слух музыкой.

— Мое проклятие, — проговорил он в пустоту и ринулся к двери.

Когда он распахнул ее, женщина, пропахшая осенней промозглой свежестью, лесом и запахом костра, едва не упала в его объятия. Он был уверен, что знал все потайные ходы в Дагмере, она — лишь один, ведущий в его покои.

— Ты погубишь меня, — проговорил он, крепко целуя ее губы, и горше не было ничего на свете.

Женщина прильнула к нему всем телом, но он словно и не почувствовал холода, принесенного ею в складках плаща. Он сдернул неподатливую застежку и тот тяжело рухнул на пол. В темноте он почти не видел ее, но с момента их последней встречи она ничуть не изменилась. Черные прямые волосы чуть ниже плеч, немного раскосые пронзительные серые глаза, чувственный рот — он любил ее лицо так, как только мог дозволить себе. Дикая, настоящая лесная ведьма, она стала куда краше, чем была при дворе.

— Я должен прогнать тебя, — шептал он, подхватывая ее за тонкую талию.

Она положила ладони на его плечи, и он отдал бы все, что у него есть, чтобы остановить этот миг. Женщина — единственная, которую он желал — была в его руках. Она ничуть не изменилась, разве что венки на ее висках, запястьях, шее, щиколотках — везде, где белая нежная кожа была особенно тонка, стали темнее. Так случалось со всеми отступниками, не обошло стороной и ее.

После обряда, проведенного над ним Гудрун, он не ощутил ничего, лишь убеждал себя, что чувствует этот мир свободнее, чем прежде. Но Гаудана, опьяняющая и манящая, все также приходила к нему во снах. Тогда он уверил себя, что любит ее и без магии крови. Ему грезилось, что он все также любил ее, но отправил в Дагмерский лес, где они, осторожные, дрожащие от нетерпения и страха, встречались каждую вторую полную луну. Во дворце он больше не произносил ее имени и боялся, безмерно боялся за нее, живущую бок о бок с Галеном Брандом. Он видел на ее запястьях темные отметины скверны, но не держал на нее зла. Что-то словно отводило от нее всякий гнев Моргана. Он был движим одним лишь желанием, которое представлял любовью.

Гаудана не рисковала, не являлась в покои Моргана так опрометчиво, как теперь. Одни только дурные вести могли заставить ее постучать в его двери. Но она не перечила, пока он бережно укладывал ее на постель, торопливо снимал стоптанные сапоги, судорожно покрывая поцелуями ее щиколотки, колени, бедра.

— Что за беду ты принесла мне? — спросил он, вовсе не требуя ответа.

Одним быстрым рывком он стянул платье Гауданы, вспомнив то время, когда ему доводилось пробираться к ее телу сквозь корсажи, юбки и сорочки. Желая впиться долгим поцелуем в ее губы, Морган снова потянулся к ней, но она увернулась. Когда он оказался на спине, рука Гауданы скользнула к завязкам бриджей, его же — чуть ниже ее впалого живота.

— Забери меня, — прошептала она сбивчиво, затем вскрикнула.

Толстые каменные стены и тяжелая дубовая дверь надежно спрятали ее стон от посторонних ушей. Сквозь ромбики темного