Кровавый чернозем - Фридрих Незнанский

Он говорил с такой искренней душевной болью, что довольные слушатели сразу же покровительственно заулыбались.

— А когда женился… Как-то само собой получилось. Потому что она… Она! Все получилось, как она хотела. Сама! Жена мне досталась… женщина очень добрая и ласковая. А хозяйка какая! Да ну что там нахваливать… Даже сына мне родила. Димочку. Вот однажды идем из магазина… Первой вышла Катенька… А два уркагана бритых с цепями золотыми на руках, на шеях! Перстней, как на цыганках! Два быка таких раскормленных стоят возле дверей. И один говорит с наглой усмешечкой: «Вот, гляди, братан, какой я вежливый! Даже шимпанзе уступаю дорогу!» А Катя, может, тоже не очень-то, по их соображениям, соответствует стандартам… Не фотомодель, конечно. Но… Но она же моя! Моя пара!

Баклан поднялся еще на одну ступеньку эмоционального накала — так горячо, так взволнованно выкрикнул это, что самые чувствительные женские сердца тут же пустили слезу, а суровые и недоверчивые мужчины грозно нахмурились, всем видом осуждая хамов, оскорбляющих чужих жен.

— И вот Катенька выводит за ручку сыночка… Тут уж они стали совсем наглеть, хватают ее за руки, ржут, как лошади недорезанные… «Она с приплодом!» — смеются. Димочку пальцем по голове стучали. «Детеныш», — говорят. А мне-то каково? Моя жена, мой ребенок. И что я могу сделать? Ничего! Самому мелкому из них я по пояс! Люди собираются вокруг, тоже над моими смеются… Катенька плачет, глаза по восемь копеек! И меня грустно спрашивает: «Ты нас стыдишься?» Взяла Митьку на руки. Он к ней прижался, прямо щекой к лицу… И тоже заплакал. Тоненько так… К ней прижимается, а меня зовет: «Папка, — говорит, — скажи им, чтоб перестали». Тут меня и пробило! — грозно крикнул Баклан, раскинув тощие руки, как крылья буревестника.

И лица слушателей просветлели в ожидании кульминации и справедливого возмездия.

— Подхватил я бутылку из урны, подпрыгнул да как шандарахну того падлу, что ко мне ближе стоял! У него кровища из головы — фонтаном!

— Так бывает, — подтвердил пожилой бывалый дядька. — На голове кожа тонкая, а сосудов больно уж много. Чуть порежешь, так и льет, так и льет! Сразу же зашивать нужно, скорее в травмопункт!

— А дальше что? — торопили контролерши.

— Первый этот очень удивился, стоит, кровь свою на руках нюхает, а второй не побежал спасать товарища, какой там травмопункт?! Он даже наоборот! Тут остался и начал меня жестоко и упорно бить. Ударит, потом подбежит, куда я падаю, и снова меня ударяет… Как тряпку какую-то… Ногами так и футболит, — тут Баклан натурально горько заплакал. — У меня потом экспертиза восемь переломов насчитала. Два — рука и палец! И шесть реберных! Я даже дышать не мог! Ни на предвариловке, ни потом на зоне… И ничего. Он, говорят, защищался!

— От тебя? — горестно всплеснули руками контролерши.

Баклан обреченно кивнул:

— Так и получается. Я же первый полез. Судья говорил, что я должен был на слова ответить словами. А так… Тому первому все посчитали, расписали пострашнее как особо тяжкие увечья.

— За баксы они тебе и… Кого хочешь во что хочешь распишут! — сообщил поддатый парнишка, заглядывая из тамбура. — Вот меня в прошлом месяце тоже!

Но ему не дали перебить рассказ и присоседиться к чужой славе. Зашикали на парня сердито, тот и отступил.

— Вот мне… прописали два года, — грязной мозолистой рукой Баклан провел по коротко стриженной голове. — Но за хорошее поведение и помощь администрации колонии… И по семейным обстоятельствам… Я только один отсидел. Меня досрочно освободили! — торжествующе прокричал Баклан на весь вагон.

И слушатели зашумели, заговорили, все готовы были аплодировать.

— Голодный небось, — сочувственно кивали добрые женщины. — Нинка, дай ему пирожков-то. Не жмотничай!

Контролерши утирали слезы умиления.

— Ну, товарищ, давай. Больше в драки не ввязывайся. А то видишь, бедному человеку правды не доказать. Они своими кошельками все равно закон купят. И честного человека сидеть заставят.

— А что с женой? — интересовались молодые парни из ближнего тамбура. — Какие у тебя семейные обстоятельства, что из колонии выпустили?

— Прекратите курить в тамбуре! — сделали замечание контролерши.

Но весь вагон с замиранием сердца требовательно смотрел на Баклана и ждал ответа.

— Жена почему не встречала? — спросил бывалый дядька. — Ты же один едешь?

Все оглядели ближайшее окружение Баклана и не нашли подходящую кандидатуру на роль его жены-шимпанзе.

— С ней что-то случилось? — Контролерши в предчувствии беды прижали свои черные сумки к пышным грудям.

— А что с ней сделается, — пожал плечами Баклан, садясь на лавку и откусывая мягкий пирожок. — Она замуж вышла.

— Не может быть! — ужаснулся весь вагон.

Баклан горестно понурился, перестал жевать и произнес с едва сдерживаемым рыданием в голосе:

— За того и вышла. За которого… Я ударил… Она прямо там на улице перед магазином… Сначала с перепугу стала его перевязывать, потом пожалела… Вот и…

— Наши русские бабы всегда битых жалеют! — Контролерша взмахнула кулаком. — А они! Не стоят они наших слез!

Вагон не на шутку взволновался. Со всех сторон неслись призывы к действию, конкретные советы и указания.

«Переборщил», — мысленно испугался Баклан, но виду не подал.

Совершенно ясно, что надо драпать. Иначе на руки подхватят, поволокут правду-матку устанавливать.

На счастье Баклана, электричка, скрипя тормозами, остановилась у платформы, двери разъехались.

— Я тут через лесок пройдусь! — растирая слезы кулаком по щеке, объявил слушателям Баклан. — Соскучился по лесу, по вольному воздуху!

— А как же! Пропердись на травке! — гаркнул бывалый дядька.

Весь вагон облегченно рассмеялся незатейливой шутке.

И Баклан вышел на перрон.

— Какой нынче народ пошел чувствительный, — с удовлетворением от импровизированного выступления сказал он, приканчивая второй пирожок. — Может, мне в нищие податься? Заработок хороший, с крышей я договорюсь… Работать буду не часто. Чтоб люди не привыкали.

Далекая перспектива казалась сладкой и радужной. А вот ближайшая…

Ближайшая электричка только через час.

Потом эти… Контролерши! Они же пройдут тот состав, а потом пересядут на идущий следом. Опять им то же самое рассказывать? Или новое что-нибудь придумать?

— Ничто приятное и удачное не может быть приятно и удачно окончательно и совсем, — изрек Баклан собственную мудрость и направился через лесок к шоссе.

Свежий лесной воздух, которого он действительно не нюхал уже несколько лет, вскружил голову. Баклан, как маленький, бродил по полянкам, блуждал по тропинкам, нарочно не замечая невдалеке в прогалах между деревьями машин, живо снующих по шоссе.