Все мои ничтожные печали - Мириам Тэйвз

не хотелось, чтобы он пил грязную воду прямо из реки.

Его никто не заставлял, сказала Эльфи. Это его…

Да. Его жизнь, его выбор, сказала я. Я поняла. Просто это неправильно, что человеку приходится делать подобный выбор.

Я бы не стала пить воду из реки, задумчиво проговорила Эльфи.

Лучше уж пить, чем топиться, сказала я.

Это понятно, сказала Эльфи.

То есть ты хочешь сказать, что у тебя есть гордость, а у меня нет и что человек с цельным, глубоким характером и чувством собственного достоинства скорее пошел бы топиться, чем опустился бы до того, чтобы пить грязную речную воду? Но знаешь, когда единственный способ растянуть банку пива надолго – это разбавить его водой из реки… Чтобы это понять и принять, тоже нужно немалое мужество. Чтобы не утопиться с отчаяния, а принять бесценный дар жизни.

Клаудио извинился и сказал, что не хотел нас огорчить. Он лишь рассказал нам о том, что случайно увидел.

Эльфи сказала, что она всех подвела.

Вовсе нет, горячо возразил Клаудио. Все музыканты уже заняты на других выступлениях, и все передают тебе привет… Антанас, Отто и Экко, Бриджит и Фридрих.

Как дела у Фридриха?

Да все так же, проблемы с женщинами и с деньгами… Клаудио рассмеялся, но как-то невесело.

Они на меня сильно злятся?

Никто не злится! Я обо всем позабочусь, Эльфрида. Не забивай себе голову. У нас на подобные случаи есть страховка. Это не катастрофа, а просто маленькое неудобство. Сущая малость в масштабах Вселенной. Клаудио взмахнул рукой. Пфф. Non è niente[19]. Он еще раз заверил Эльфи, что ей не о чем беспокоиться, и сказал, что ему надо мчаться в аэропорт. Он наклонился к Эльфриде, чтобы поцеловать ее в обе щеки, и она крепко его обняла.

Я тебя провожу, сказала я.

Ciao[20], Клаудио, сказала Эльфи, и это прозвучало как сдавленное рыдание. Ciao, ciao.

Мы с Клаудио остановились в коридоре рядом с огромным холщовым мешком, набитым окровавленными простынями.

Давай немного пройдемся, предложила я.

Он приобнял меня за плечи и спросил, как у меня настроение. Только честно.

Лучше не спрашивай, сказала я. Иначе я разревусь. А как ты сам? Давай спустимся в вестибюль.

Ну, в свете всего… Я боюсь, Йоланди. Боюсь за нее.

Да… Может быть, с ней все будет хорошо. В смысле не для гастролей, но…

Я понял, сказал Клаудио. Очень жаль, что все так получилось. Для Эльфриды, для всех.

Да.

В любом случае, Йоланди, ты не беспокойся из-за гастролей. Ты же знаешь, мы с Эльфридой прошли через многие испытания, и чего-то подобного следовало ожидать. Никто не в обиде.

Sì. Va bene[21].

О, хочешь поговорить по-итальянски?

Нет. То есть да. Но…

Да, я все понимаю, сказал Клаудио.

Мы медленно шли по длинному коридору, мимо дверей, на которых висели таблички с номерами. Одна дверь была распахнута настежь. На пороге стояла старушка в ночной рубашке, прижимавшая к груди большой круглый будильник. Под мышкой она держала зеленую дамскую сумочку. Который час? – громко спросила она.

Что, простите? – не понял Клаудио.

Который час? – повторила она, показав нам будильник.

Почти половина пятого, сказал Клаудио.

Что? – переспросила она.

Половина пятого, сказала я.

Половина пятого? Половина пятого!

Да.

Это твой муж? – спросила она у меня, указав пальцем на Клаудио.

Я ответила: Нет.

Твой отец?

Нет.

Брат?

Нет, сказала я. Это мой друг. Клаудио назвал свое имя и протянул руку для рукопожатия, но старушка вцепилась в будильник двумя руками и не ответила на его дружеский жест.

Даже не думай украсть мою сумку, сказала она и попятилась вглубь палаты.

Я и не думал, сказал Клаудио. Я взяла его под локоть и потащила прочь от странной старушки.

У меня в сумочке ключ от дома! – крикнула она нам вслед. Она снова встала на пороге, по-прежнему прижимая к груди будильник. Мы с Клаудио обернулись, кивнули с улыбкой и пошли дальше. К старушке подошла медсестра и сказала ей: Тише, Милли.

Она никогда не вернется домой, сказала я Клаудио.

Почему не вернется?

Потому что ее дом продали. Мне говорил ее племянник. Из больницы она переедет в дом престарелых.

Но она хранит ключ, сказал Клаудио.

Да, ключ и будильник. Она с ними не расстается. Даже когда ложится спать.

Йоли, сказал Клаудио. Мы найдем замену для этих последних концертов. Время еще есть. Пожалуйста, скажи Эльфриде еще раз, что ей не о чем волноваться. Клаудио остановился, положил руки мне на плечи и сказал, что ему очень жаль. Йоланди, сказал он, твоя сестра – уникальная личность. Других таких нет. Ты должна сделать все, чтобы она жила. Все что угодно.

Я постараюсь… да… мы все постараемся… Клаудио смахнул слезы рукой. Я похлопала его по плечу и сказала: Все хорошо… С ней все будет в порядке. Я правда так думаю. Я натянуто улыбнулась.

Клаудио обнял меня и сказал, что ему надо бежать. Его ждет машина. Но мы еще встретимся. У него зазвонил телефон. Arrivederci, Клаудио, сказала я. И спасибо, спасибо, grazie за прекрасные цветы.

Когда я вернулась в палату, Эльфи сказала: Я все понимаю. Не злись. И не впадай в проповедничество, хорошо? Бесценный дар жизни. Ты говорила, как тот старый меннонит. Не помню, как его звали.

Я ответила: Я не злюсь. Я и есть старый меннонит. То есть старая меннонитка. И ты, кстати, тоже. И к тому же обиженная на весь свет.

Это верно, сказала Эльфи. Очень верно.

И на что именно ты обижена?

Эльфи ничего не сказала.

Слушай, сказала я. Мне приснилось, что я уезжаю и прощаюсь со всеми, кого люблю. Они все собрались на лужайке солнечным днем, чтобы меня проводить. Мне не хотелось никуда ехать, когда я увидела их всех вместе, всех дорогих мне людей. Но мне надо было уехать.

Эльфи спросила: Я тоже была в этом сне? И я сказала: Конечно. Ты улыбалась и махала мне на прощание. Эльфи спросила, читала ли я «Любовника леди Чаттерлей». Я сказала, что нет. Вот первая строчка, сказала она. «Мы живем в трудные, трагические времена, однако не делаем из них трагедии».

Интересно. И что там дальше?

Прочти сама, сказала Эльфи. Мне даже не верится, что ты не читала «Любовника леди Чаттерлей». Может быть, вместо того чтобы читать новостную рассылку Музея хобо, тебе следовало бы обратиться к нестареющей классике?

Я сказала, что наш разговор напоминает беседу в той сцене из «Парня-каратиста». Ты пытаешься передать мне великую мудрость? Ты по-прежнему мне указываешь, что читать. Это хорошо. Эльфи сказала, что у нее болит горло и она больше не может со мной говорить. Да, конечно, ответила я.

Ты мне не веришь, прошептала она.

Конечно, я тебе верю.

Мы замолчали. Эльфи, кажется, задремала. Я сидела на стуле рядом с ее койкой. Я представляла, как мчусь со всех ног сквозь стеклянные