Наследница по найму - Мэдлин Хантер

почтенной матроной. Предоставь мне самому заниматься расследованиями, кузен: тебе недостает такта. – Чейз стремительно вышел из столовой, больше не ощущая себя довольным.

– Вам нехорошо? – спросила Элиза. – У вас такой грустный вид, и с тех пор, как мы покинули поместье, вы не произнесли ни слова.

Минерва размышляла о прошедшей ночи, мысленно раскладывая воспоминания по полочкам. Она не столько печалилась, сколько тосковала, но старалась не подавать виду, держала эмоции в узде.

– Давай лучше обсудим, что узнали в этом доме. Можешь рассказать, что видела и слышала?

– Я бы лучше поговорила о самом доме. Такой просторный и роскошный. Не думаю, что когда-нибудь еще увижу нечто подобное.

Минерва час выслушивала Элизу, затем обе вернулись к своим мыслям.

Весь обратный путь до Лондона, занявший три дня, Минерва по большей части молчала. Первым же вечером она смирилась с тем, что у нее может уйти немало времени, чтобы справиться с чувствами, которые испытывала к Чейзу, и с воспоминаниями о том, что изведала впервые и от чего теперь отказывается.

Как только возница остановил карету перед ее домом, она сразу же направилась к себе.

– Вы нездоровы?

Вопрос выдернул ее из воспоминаний о произошедшем в Мелтон-Парке. Она обернулась и увидела, как Бет закрывает дверь. Ее фигура почему-то казалась размытой, и Минерва только сейчас заметила, что плачет.

– Элиза сказала, вы прямо сама не своя.

Дрожь сотрясала ее тело, так что она едва могла дышать.

– Я совершила ужасную глупость, Бет.

– Тот мужчина? Вы что-то с ним себе позволили?

Признание, насколько далеко все зашло, только попусту расстроит Бет.

– Ничего такого.

Бет присела на краю кровати возле нее.

– В любом случае это не тот мужчина, с которым стоит хоть что-то пробовать.

– Знаю.

– Все как я и сказала – не тот человек, в которого стоит влюбляться.

– Верно.

Бет обняла ее за плечи.

– Только ведь с этим ничего не поделаешь, правда же?

Что-то в ней надломилось от этих родных заботливых объятий. Мягкие руки обхватили ее, и она разрыдалась у Бет на плече.

Глава 15

Чейз остался в Мелтон-Парке еще на два дня, а вечером, сразу после ужина, ушел, а потом попытался проникнуть в дом незаметно. Оставил лошадь дальше по дороге, среди деревьев, и приблизился к дому пешком. Несмотря на то что кругом были слуги, ему удалось добраться до парапета незамеченным.

Минерва уже поговорила со слугами: надо выяснить, что разузнала, – а он пошел побеседовать с управляющим и конюхами.

Им необходимо встретиться, чтобы обменяться информацией, хотя ей это может не понравиться. Он прямо-таки слышал ее слова: «Нам не стоило этого делать». Наверное, не стоило, но он ни минуты не жалел о произошедшем, как бы сильно это ни осложняло ему жизнь.

А вот она, возможно, жалела. Что бы ни свело их вместе, в сложившейся ситуации им следовало держаться друг от друга подальше. Проклятье! Он и сам это знал, но то, что было между ними, не имело никакого отношения к доводам разума.

В нем до сих пор все вскипало при мысли о ней. Даже вернувшись в Лондон, он продолжал о ней думать. На третье утро по возвращении он отправился в ближайшую конюшню взять лошадь, когда уже приближался к ней, дорогу ему преградил высокий молодой парень со светлыми волосами. Чейз окинул его внимательным взглядом и, порывшись в памяти, сказал:

– Я тебя знаю. Ты служил конюхом в Уайтфорд-Хаусе.

– Да, несколько дней.

– Теперь что, работаешь здесь?

Парень покачал головой.

– Я должен вам передать кое-что от матери. Ей нужно с вами поговорить. Сегодня в три часа на Портман-сквер.

– Кто твоя мать?

– Экономка мисс Хепплуайт.

Значит, речь идет о Бет.

– Передай, что я буду там в назначенное время.

Молодой человек исчез в конюшне. Чейз вспомнил, что этот паренек агент Минервы. Интересно, кто еще из ее людей побывал в поместье?

Когда Чейз появился, Бет ходила кругами по парку: он узнал ее огромный чепец с широкой оборкой еще до того, как разглядел грузную фигуру. Спешившись, он подошел к ней, и Бет огляделась.

– Наверное, можно поговорить и здесь, пока не слишком много народу.

Несколько минут они шли в молчании.

– Я тут разрываюсь меж двух огней, – начала Бет. – Минерва вернулась в таком состоянии, что не знаю, что и подумать. Она винит себя, а я – вас.

– Готов признать свою вину.

– Да что толку-то теперь? – широко шагая, со вздохом проговорила Бет. – Это все ее муженек, чтоб ему пусто было. Она вам не рассказывала, надо думать?

– Кое-что.

– Он вел себя как зверь. Зальет глаза – а пил он порядочно – и пускает в ход кулаки. Я служила-то у него только из-за сына. В большинстве домов с детьми на работу не берут.

Чейз коснулся руки Бет, останавливая.

– Вы говорите – зверь. Он ее что, бил?

– Ну да! Привез эту невинную девочку, и первые два месяца все было вроде в порядке, а потом… – Она отерла глаза уголком фартука. – Она же фактически сирота, без семьи, к которой могла бы обратиться за помощью. Финли специально искал такую жертву. Она во всем винила себя. Пыталась ему угодить. Стала тихой и пугливой, ежилась, как побитая собака, но его ничто не останавливало. Я находила ее всю в синяках и ссадинах. Потом в какой-то момент она перестала плакать, словно что-то в ней умерло, и как-то сказала, что он обожает видеть ее слезы и слышать мольбы, но она больше не доставит ему такого удовольствия. Он от этого еще больше обозлился, но ей уже было все равно.

Разум Чейза отказывался принимать то, что поведала Бет. Он так стиснул зубы, что не сразу смог заговорить. Если бы Финли не был уже мертв…

– Она быстро повзрослела, – продолжила Бет. – Многое в ней изменилось, и не все в лучшую сторону, а потом произошло чудо.

– Чудо?

– Как-то ночью, когда мы были в Лондоне – он редко ее сюда привозил, а когда это случалось, не выпускал из дому, – он напился и взялся ее гонять. Я боялась, убьет. На следующий день, когда он выехал из дому, на пороге появился мальчик и спросил хозяйку. Минерва была не в том состоянии, чтобы встречать гостей, но все же вышла на крыльцо, и мальчик вручил ей коробку и быстро ушел. В коробке были деньги: золотые монеты. Никому из нас в голову не приходило, кто бы мог их прислать. Какое-то время мы ждали, что кто-нибудь появится и скажет: мол,