Простая услуга - Дарси Белл

– Почему, – сказала я, – понимала. – Хотя я не была в этом уверена. Нужно было ее осадить. Я набралась храбрости и спросила: – Откуда мне знать, что это действительно ты?

– Слушай очень внимательно, – сказала Эмили.

Потом настала тишина. Я услышала помехи, потом постукивание, словно что-то приставили к телефону. Потом я услышала карусельную музыку…

Мой собственный голос произнес: “Я хочу рассказать тебе кое-то, чего я никому никогда не говорила…” Я услышала, как признаюсь в том, что Майлз – сын Криса.

Потом диктофон со щелчком выключился.

– В наши дни существуют просто сказочные технологии распознавания голоса, – заметила Эмили. – Чтобы установить подлинность, если понадобится.

– Кому это интересно? – С моей стороны это был блеф.

– Кому угодно. Майлзу, например. Не сейчас, так потом.

– Неужели ты правда это сделаешь? Чего ты хочешь?

– Я хочу Ники, – сказала Эмили. – Можешь взять себе что хочешь, но другое. И держи рот на замке. В виде исключения.

– Да! – сказала я. – Обещаю.

– До скорого. – И Эмили отключилась.

* * *

После этого рывком включился какой-то инстинкт вроде тех, что заставляют животных держаться своей территории. Мне захотелось домой, хотя бы на полдня. Быть не у Шона и Эмили. Мне захотелось в дом, который построили мы с Дэвисом, в котором я жила с Дэвисом и Майлзом и три года с Майлзом после смерти Дэвиса. Я, должно быть, сошла с ума, когда решила, что могу занять место, освободившееся после умершей женщины. Моей так называемой лучшей подруги.

Я сказала себе, что жить вчетвером – лучше для мальчиков. Но это оказалось хуже для меня. Когда я ехала домой, у меня кружилась голова. Дорога, по которой я ездила столько раз, казалась странно незнакомой. Я велела себе сосредоточиться.

И вот наконец он. Мой дом. Совершенно реальный, но как дом из мечты. Как я любила его! Всегда любила. Мне не следовало покидать его.

Я была дома. Газон припорошен снегом. Какое счастье – подняться на крыльцо. Мои ноги ощущали высоту каждой ступеньки, расстояния, расчету которых Дэвис посвятил несколько часов из своей короткой жизни. Мои руки знали, как повернуть ключ в замке, плечи знали, как удерживать дверь открытой, пока я прохожу, даже если в руках у меня пакеты, которых сейчас не было. Я пришла с пустыми руками, как беженка.

Я вошла в кухню. Как мне не хватало ее, как меня тянуло сюда, готовить для Майлза и себя. Надо сказать Шону. Можно устроить все как-нибудь по-другому, так, чтобы мы могли бывать дома чаще.

Я прошла в гостиную. За какое-нибудь мгновение я вычислила, что не так, что мне мешает.

В гостиной пахло духами Эмили. Нельзя было давать ей ключи от моего дома.

Кто-то помнил про день рождения Эмили. На адрес Шона ей пришла открытка.

В тот день в почтовом ящике, среди счетов, всякого почтового мусора и модных журналов, которые – теперь, когда Эмили ушла – никто даже не читал, оказался конверт, адресованный Эмили Нельсон. Тот же почерк, те же коричневые чернила, как на тех, что я нашла в коричневом конверте в туалетном столике.

Одна из открыток, что Эмили получала от матери каждый год. При взгляде на нее я покрылась мурашками.

Неужели мать Эмили все еще думает, что Эмили жива? Ее сиделка не стала сообщать ей печальное известие? Сочла маму Эмили недостаточно сильной? Или там что-нибудь еще? Неужели остатки материнского инстинкта подсказали старухе, что ее дочь все еще жива?

Тем же вечером я показала открытку Шону. Он уставился на нее, разнервничавшись и огорчившись, но изображая непонимание. Он прекрасно знал, что это. Шон сказал:

– Бедная старуха в маразме, она забыла, что Эм умерла. А Бернис не напоминает ей. Думаю, она позволяет миссис Нельсон верить, что ее дочь жива…

На какой-то миг я задумалась, может ли Шон лгать. Раньше он никогда не называл Эмили Эм. Кроме того: Эмили не мертва. Знает ли Шон об этом? Может, они жестоко разыгрывают меня? Была ли я игрушкой в каком-то их зловещем плане, который они выдумали вместе?

То, что я этого не знала и не могла спросить, открыло мне глаза: между Шоном и мной очень мало доверия. Хотя пылу и страсти это не мешало. Не каждую ночь, но достаточно часто, чтобы мы оба хотели оставаться вместе ради этого. Шон не был самым большим любителем обнимашек на планете. Я и не ожидала, что он таковым окажется. Он британец. Он был внимателен ко мне, когда мы занимались любовью, но потом что-то бурчал и отворачивался, словно хотел, чтобы я ушла. В конце концов я объявила:

– Тебе придется сказать мне, если что-то не так. Ты передумал? Скажи мне. Ты хочешь, чтобы я ушла?

– О чем ты, Стефани? – ответил Шон.

Это было хуже, чем если бы он сказал “да”.

* * *

Штамп на конверте не читался, но я смогла разобрать буквы “МИ”. Мичиган. Могла ли Эмили отправить открытку сама? Проявилось ли таким образом намерение заморочить мне голову окончательно? Стояла ли Эмили где-нибудь снаружи, наблюдая нас с нашей свечой и тортом, отмечающих ее день рождения? Без нее. Что она высматривала? Что задумала?

– Я могу вскрыть конверт? – спросила я Шона.

– Конечно. Давай.

Тем же паутинным почерком, коричневыми чернилами на открытке, как всегда, значилось “Эмили” и “От мамы”.

Если только Эмили не проделала великолепную работу по подделке материнского почерка, она не посылала эту открытку. И зачем ей отправлять себе поздравительную открытку из Мичигана, изобразив, будто открытка послана ее матерью?

Единственное объяснение – ее мать не знает, что Эмили умерла. Что она, как предполагается, умерла. Или ее мать знает что-то, чего не знаю я.